Кельберер, знавший Маттеуса Шварца лучше, чем его собутыльники, набрался смелости и крикнул через два стола:

— Какая честь, что вы хотите составить нам компанию, уважаемый господин посланник! — Остальные усердно покивали и опять заговорили.

— А то, что конкубина его курфюрстшеской милости оказывает нам честь, для нас еще более почетно! — крикнул вдогонку Хромоногий.

Тут Магдалена вскочила в ярости, и не потому, что ее возмутило слово «конкубина», а потому, что нахальный мужик осмелился во всеуслышание произнести такую дерзкую ложь.

— Как тебя зовут? — обратилась она к цирюльнику.

Тот готов был сквозь землю провалиться под самонадеянным натиском незнакомки и робко промямлил:

— В Майнце меня называют Хромоногий цирюльник.

— И почему Хромоногий цирюльник решил, что я конкубина кардинала?

— Люди говорят, к тому же я лично видел вас в сопровождении секретаря его курфюрстшеской милости!

— И о чем это говорит?

Хромоногий оробел еще больше.

— В общем-то, ни о чем. В самом деле, совсем ни о чем.

— А что ж ты тогда распространяешь такой вздор?

Цирюльник бросил умоляющий взгляд в сторону лавочника. Разве они только что не были заодно?

Кельберер наконец сжалился над Хромоногим и ответил вместо него:

— Наш Хромоногий много чего узнает за долгий день, поскольку к нему заходит немало народа. А люди, как известно, любят почесать языками. Не всегда это оказывается правдой. То есть вы не новая конкубина нашего кардинала?

Магдалена с облегчением рассмеялась:

— Упаси Господь! Возможно, Альбрехт Бранденбургский — курфюрст, достойный восхищения, но лечь с ним в постель — это, простите, все равно что выпить слабительного. Надеюсь, больше вопросов нет?

В трактире поднялся еще больший гомон, чем до этого, и Магдалене с трудом удалось перекричать бражников, радостно вопивших во всю глотку.

— Итак, вы хотели знать, кто я на самом деле и что меня сюда привело? Я — Магдалена, жена канатоходца.

— Канатоходца?

— Да, Великого Рудольфо. Рудольфо, самый искусный во всем мире канатоходец, находится на пути в Майнц и прибудет вместе со своей цирковой труппой еще сегодня или завтра. Я договорилась с его высокопреосвященством, что мы будем показывать свое искусство в вашем городе завтра и два следующих дня. Великий Рудольфо сделает то, чего до него еще не делал никто — взойдет по пеньковому канату на самую высокую башню собора!

Пьяницы и бездельники, безработные поденщики и городские сумасшедшие, наполнявшие трактир, захлопали в ладоши и принялись провозглашать здравицы в честь незнакомки, которой они поначалу оказали такой несправедливый прием и отнеслись с подозрением. Некоторые тут же, не запла тив по счету, устремились к двери, чтобы продать за звонкую монету самую последнюю городскую сплетню. Жители Майнца обожали новости и готовы были расстаться с деньгами, чтобы утолить свое ненасытное любопытство.

— Поздравляю, это вы блестяще проделали, — одобрительно заметил посланник Фуггера, когда хозяин, неопрятное низкорослое создание с оплывшим, как полная луна, лицом, поставил перед ними две чаши пива. — И вы действительно жена канатоходца?

— Не совсем, — с легким смущением ответила Магдалена, что придало ей особое очарование. — Мы с Рудольфо с недавних пор живем как муж и жена. То есть я его любовница, и я люблю его, если вы знаете, что такое любовь.

Маттеус Шварц, несмотря на свое высокое положение, был еще молод и в любовных делах скорее не искушен. Он задумался и даже смутился.

— Знаете, — продолжила свою мысль Магдалена, — раньше я любила только Господа нашего Иисуса Христа, как нас учили Фома Аквинский, Блаженный Августин, Иоанн Златоуст и Василий Великий, или как их там всех звали. Каждый день учили, двадцать четыре часа подряд, от заутрени до повечерия.

— Вы были в монастыре?

— В Зелигенпфортен! Недолго уже оставалось до монашеского пострига. — Магдалена чуть приподняла чепчик, под которым показались все еще короткие волосы, и тут же быстро натянула его обратно. «Вот дуреха, — напустилась она в мыслях на себя во время неожиданно затянувшейся паузы, — зачем ты это делаешь?»

— То есть Великий Рудольфо — ваш… — начал и тут же запнулся посланник.

—.. первый мужчина, совершенно верно. До того я не знала ни одного мужчины, как это прекрасно сказано в Евангелии от Луки, в первой главе. Но почему я вам все это рассказываю? — Магдалена застеснялась. Каким-то необъяснимым образом она почувствовала доверие к этому незнакомцу.

Растроганный ее честностью, Маттеус Шварц заметил:

— Простите мое любопытство, но я неспроста задал свой вопрос. Вам наверняка доводилось слышать о Якобе Фуггере. Его слава проникает и сквозь монастырские стены. Фуггер, на службе у которого я состою, самый богатый купец и банкир в Европе. Богатство его безгранично. Я не могу этого не знать, потому что вот уже несколько лет веду его бухгалтерию. — Шварц добавил с ухмылкой: — О своем опыте я даже написал книгу «Что такое бухгалтерия», которая пользуется большим спросом.

— Мое почтение, господин бухгалтер! А я-то думала, что лишь благочестивые мысли и Библия достойны того, чтобы стать книгой. Тогда вы явно на «ты» не только с цифрами, но и с буквами? Это просто чудесно!

Посланник почувствовал себя обескураженным, не понимая, то ли гордая женщина, в поведении которой было столько загадок, действительно восхищается им, то ли просто насмехается, поэтому он сказал:

— Не называйте меня господином бухгалтером. Это звучит так же язвительно, как если бы я называл вас госпожой циркачкой. Меня зовут Маттеус, впрочем, редко кому позволено обращаться ко мне на «ты». Тебе можно.

— Магдалена, — представилась она и подняла свою деревянную чашу. Хотя пиво в этом трактире было омерзительным, она не подала виду, а вместо этого задала вопрос: — Как же становятся безгранично богатыми?

Маттеус покачал головой, словно затрудняясь с ответом. На самом деле причина его колебаний была в том, что на этот вопрос не было однозначного ответа. В конце концов он произнес:

— У богатства много родни. Но торговля — это, безусловно, мать богатства. Что касается Фуггеров, они происходят из скромных швабских слоев. Когда-то их предки были ткачами, видит Бог, не самое доходное ремесло. На протяжении веков трудились не покладая рук, выбились наверх. Благодаря собственным рудникам, путям подвоза и торговым домам стали монополистами на медном рынке. На заработанные деньги основали банкирский дом, клиентами которого постепенно стали императоры, короли и все дворянское сословие. Ты ведь знаешь, Церковь не имеет права брать проценты, а Фуггеры могут. Так что же делают Папа, господа князья-епископы, каноники и остальные благочинные? Они передают свои деньги на некоторое время банкирскому дому Фуггеров, а потом опять забирают их, с процентами и сверхпроцентами. Сто тысяч гульденов, которые князь-епископ Бриксена вложил в Фуггеров, таким путем с Божьей помощью превратились в триста тысяч. Разумеется, Фуггеры при этом зарабатывают свою долю.

— И ты считаешь это справедливым? То, что бедные живут впроголодь, а богатые богатеют даже во сне?

— В любом случае это нельзя назвать несправедливостью. — Маттеус пожал плечами.

— Лютер, монах из Виттенберга, сказал: «Узду нужно вложить в уста Фуггеров и всех таких