— Ах, это просто прекрасно! — воскликнул Фрике с видимым облегчением. — Благодарю вас, капитан! И если это вам не будет неприятно, я очень желал бы отправиться к ним! Вероятно, это не очень далеко?!
— Да, действительно, это недалеко, но отправиться к ним вы все-таки не сможете.
— Почему же, если позволите спросить?
— Потому, что вы должны остаться здесь!
— Неужели?
— Да. Вам и вашему негритенку предоставляется выбор: вступить в число матросов моего экипажа или быть сброшенными в море с двадцатичетырехфунтовым ядром, привязанным к ногам.
— Так неужели другого выбора нет?
— Нет!
— Если наши друзья в безопасности, а вы желаете принять на себя заботу о предоставлении мне возможности совершить мое кругосветное путешествие, то я принимаю ваше любезное предложение и за себя, и за моего малыша.
— И вы правы, поступая так!
— Но я хотел бы, однако, знать, где мы находимся!
— На борту невольничьего судна, милейший.
— A-а! Так это вы вывозите живой товар этого мошенника Ибрагима!
— Да! — сказал капитан, по-видимому заинтересовавшись этим разговором. — Однако вы оба, вероятно, голодны, а у меня не в обычае заставлять голодать даже новых членов экипажа. Идите, матросы, поешьте — это прежде всего, а потом будет видно, что с вами делать.
— Слушаю, капитан! Пойдем, Мажесте, — сказал Фрике и направился прямо на камбуз как человек, знакомый с помещениями на судах.
Мажесте, шатаясь, побрел за ним. Его рана причиняла ему страшную боль.
— Послушайте, матрос, а как вас зовут? — окликнул француза капитан.
— Фрике, капитан, Фрике-парижанин.
— Хорошо! Так вас и запишут в списки экипажа. А вашего негра сейчас осмотрит доктор!
— Благодарю вас, капитан!
— Идите!
— А этот капитан с виду совсем не свирепый. Главное — раскусить, в чем тут дело. А пока попробуем-ка здешней матросской похлебки, а там дальше видно будет!.. Все-таки это какое-то странное судно. Так вот, значит, мы на невольничьем судне, то есть рискуем каждый день быть повешенными, если только нас изловит крейсер. И нет никакой возможности сбежать отсюда: капитан, как видно, не шутит, говоря о двадцатичетырехфунтовом ядре… Не успеешь оглянуться, как это может случиться! Но все-таки прежде всего следует попробовать суп!
Действительно, то было страшное судно, на которое волей судеб попал теперь Фрике.
С убранными парусами и мачтами оно походило на понтон, а вид его оснастки, все мачты и реи, в том числе и грот-мачта, были сняты и аккуратно уложены вдоль палубы. Крепко установленный на якорях, корабль этот мог быть принят за обыкновенное судно, ожидающее здесь капитального ремонта. Но, видя, что борта сидят глубоко, можно было с уверенностью сказать, что оно приняло полный груз и, по-видимому, готово к отплытию, хотя в данный момент и было лишено своих обычных двигателей, то есть мачт и парусов.
Все несчастные, которых Ибрагим доставил сюда из страны осиебов, были теперь загнаны в трюм этого судна. Чернокожий человеческий скот был осмотрен, выбракован и продан по хорошей цене. Дело было кончено.
Капитан принял на себя доставку этого черного дерева и ночью должен был выйти в море.
Только один Ибрагим со своим помощником еще оставались на судне; все его люди были уже на берегу и ожидали, когда их предводитель закончит последнюю важнейшую формальность.
Это продолжалось недолго.
Капитан спустился на минуту в свою каюту и вернулся оттуда с двумя большими мешками золота, которые и вручил помощнику Ибрагима.
Кроме того, он принес еще бумагу, написанную по-английски и по-арабски, которую Ибрагим внимательно прочел от начала до конца.
Это был чек на один из важнейших банкирских домов в Кейптауне, цена человеческой жизни.
Ибрагим, выздоровевший благодаря лечению доктора Ламперрьера, был достаточно богат. Африканский торговец человеческим мясом теперь хотел только одного — примириться со своей совестью. А это было нетрудно. Что же касается остального, то он решил распустить своих людей, уступить свою торговлю и кредит своему помощнику и ехать получать из банка причитающуюся ему по чеку громадную сумму, а затем вернуться морем в свою милую Абиссинию, где будет мирно наслаждаться плодами своих праведных трудов.
Пожав в последний раз руку капитану, он спустился в ожидавшую его шлюпку и, не попрощавшись с Фрике, отбыл к своей охране.
Что же касается нашего парижского гамена, то, поглотив изрядное количество превосходной матросской похлебки, от которой, по его выражению, у него сердце подпрыгнуло до ушей, он отвел Мажесте в лазарет и передал его на попечение врача, после чего, вернувшись на палубу, уже не увидел на ней Ибрагима, а за кормой виднелись только пустынные, безлюдные берега.
ГЛАВА IV
Невольники, привезенные Ибрагимом из дальних мест Африки, были размещены в межпалубном помещении таинственного судна.
На какие берега выбросит судьба этих несчастных, этот человеческий скот? Приобрел ли капитан Флаксхан этот транспорт чернокожих за свой собственный счет или за счет одного из тех богатых судовладельцев, не особенно совестливых и разборчивых в средствах добывания денег, которые и по сие время еще снабжают Бразилию, Рио-Гранде-ду-Сул, Кубу и другие страны, — что бы там против этого ни говорили, — черными рабами, на которых там существует постоянный спрос.
Тот же самый вопрос задавал себе и Фрике, который уже через два часа по прибытии на судно чувствовал себя здесь как дома, заглядывал во все углы в сопровождении своего неразлучного Мажесте, следовавшего за ним повсюду, как тень.
Для Фрике было все равно, куда плыть — ему были важны только две вещи — разыскать доктора и Андре и совершить кругосветное путешествие. Он твердо верил в свою счастливую звезду и нисколько не сомневался в осуществлении этих двух своих желаний.
Каким образом и какими средствами суждено ему добиться их осуществления, парижский мальчуган, конечно, не знал, но он обладал счастливой уверенностью, что все устроится согласно его желанию.
В списки экипажа он был зачислен в качестве матроса второго разряда по имени Фрике, родом из Франции, из города Парижа.
Что же касается негритенка, то его назначили юнгой под именем Мажесте, вольноотпущенного негра
