Кочегары пакетбота, поощряемые своим начальством, набивали топку углем до того, что решетки начинали плавиться. Температура в машине поднялась до температуры плавильной печи. Пары шипели, свистели и клокотали в диком бешенстве, угрожая взорвать сдавливающие их котлы. Все судно вздрагивало и трепетало, как будто было готово лопнуть или разорваться на части от натуги.

Между тем сверху то и дело раздавалась команда усилить скорость.

Когда кто-нибудь из кочегаров падал, задыхаясь от нестерпимой жары, его тотчас же заменял другой. Несчастного выносили на свежий воздух, тот жадно втягивал его в себя, оправлялся и снова возвращался к своей адской работе.

Ни в каютах, ни в салонах не было ни души. Все обменивались впечатлениями; на палубе стоял шум, как во время антракта сенсационной драмы. Но на этот раз сиеной служил необъятный черный горизонт, а местом действия — палуба судна, которое каждую минуту грозило взорваться. И каждому из зрителей предстояло сыграть какую-нибудь роль в этой страшной драме, развязка которой была еще неизвестна.

— На судне не было ни души! — уверял один.

— Нет, я видел одного человека у руля, настоящего гиганта!

— Ну, я видел человек двадцать, — вступал в разговор третий, — но все они лежали на животах плашмя, вдоль перил.

— На судне я заметил одно орудие, одно громадное черное, в черной башне!..

— А был у него флаг?

— Флаг? Нет! Флага я не видел!

— Я видел его, как среди белого дня; это был громадный черный суконный флаг, на нем косой красный крест посередине и светящиеся, точно пламя, буквы.

— Ни одна нация в мире не имеет подобного флага… да еще на черном поле…

— Это пиратский флаг, господа! — заявил кто-то.

«Мы не можем больше управлять кораблем!» — гласила последняя сигнальная телеграмма с военного крейсера, и эти лаконичные слова говорили достаточно ясно об отчаянном положении судна. Но ведь в таком случае участь пакетбота решена заранее. Кто защитит его от разбойника? Неужели бандиты восторжествуют? Неужели командир военного крейсера вынужден будет убедиться, что все его благородные намерения должны остаться неосуществленными из-за какой-то роковой случайности или, быть может, предательства?!

Неужели он должен будет стать беспомощным, бессильным свидетелем чудовищного злодеяния, которое должно совершиться у него на глазах?

Что же такое произошло? Как это могло случиться, что в момент опасности машина французского военного крейсера вдруг перестала работать?

Для того чтобы следить за сложными действиями всех трех судов, читателю необходимо перенестись на «Молнию», присутствие которой в этих водах и вмешательство в настоящую драму, как мы уже сказали, объяснится в дальнейшем ходе повествования.

«Молнией» командовал капитан флота, еще совсем молодой человек, самый младший из офицеров в этом чине, выдающиеся способности которого были оценены его начальством по достоинству. Командиру де Вальпре не было еще и сорока лет. Только своим заслугам он обязан тому, что ему была поручена эта трудная и ответственная миссия, требующая особенной энергии, находчивости и ловкости.

Работорговцы и пираты африканского побережья хорошо его знали и очень опасались. Как знать, быть может, он шел по следам грозного «кораблекрушителя» не более недели? Ему удалось подоспеть вовремя, чтобы предупредить пакетбот о грозящей ему опасности. Он успел установить свой электрический сигнальный аппарат и передать нужные сообщения, — ему отвечали с парохода «Виль-де-Сен-Назэр», который, освещая перед собой путь, усилил пары и шел полным ходом.

Не более трех миль отделяли теперь пакетбот от военного крейсера. Можно было видеть друг друга, как днем. Вдруг черный «кораблекрушитель» налетел на пакетбот, который только благодаря ловкому и удачному маневру своего капитана спасся от неминуемой гибели.

Крик ярости вырвался из уст командира крейсера. Капитан де Вальпре видел нападение и понимал весь ужас положения пассажирского парохода.

— Полный ход! — скомандовал он громовым голосом.

«Молния» устремилась вперед в полной боевой готовности — все люди были на своих местах; наводчики и рядовые артиллеристы — у орудий.

Старый канонир, загорелый, бородатый, лукаво подмигивая глазом, с довольным видом поглядывал на амбразуру для орудия.

— Ну что, ребятушки?! Видно, жарко будет! Помни, тут прежде всего надо иметь верный глаз… да и руку тоже… Это как при осаде Парижа… Уж ты его попотчуй, набьешь его тощее брюхо свинцом, этому прожорливому кашалоту!

— Так сказать, дядюшка Пьер, — произнес канонир, стоявший с правой стороны шестидюймового орудия, — это своего рода «пират» с экипажем из первобытных чертей, который только тем и промышляет, что пускает ко дну мирных купцов да транспорты?

— Так, так, сынок, и потому тебе придется не зевать: целься ему прямо по ватерлинии — это всего вернее. Надо этого коршуна остановить на лету!

— Плохое это ремесло, дядюшка, не так ли, а судно лихое, что ни говори!

— Да… если бы весь его экипаж перевешать на реях… ведь все, что там найдешь, на этом лихом судне, все это годно только на виселицу… Это всегда так бывает на этих работорговцах.

— Так вы полагаете, что это…

Старый канонир собирался было ответить, как вдруг глухой выстрел, а за ним несколько других более слабых раздались внутри крейсера. Одновременно послышались оглушительные свистки и резкое шипение вырывающихся на свободу паров, вылетавших огромными клубами и разносившихся во все стороны. Из машины доносились стоны и вопли.

Безмолвные матросы оставались все на своих местах, как во время парада, а между тем каждый понимал, что, может быть, судно сейчас взлетит на воздух и все они вместе с ним.

Командир побледнел и с револьвером в руке кинулся к люку. Ему навстречу, шатаясь, поднимался один из кочегаров.

— Стой! — крикнул капитан громовым голосом, приставив дуло пистолета к его лбу между глаз.

Несчастный поднял на него полный муки взгляд, хотел сделать шаг вперед, но силы изменили ему, и он со стоном повалился на последней ступеньке.

— Я умираю! — простонал он.

Чувство глубокого сожаления отразилось на лице командира. Действительно, вид этого человека был ужасный. Никогда и на поле сражения хирурги не видели такой душераздирающей картины. Одежда несчастного тлела на теле; живое мясо шипело и обугливалось; руки, обгоревшие до плеч, были разварены паром настолько, что мясо отваливалось от костей и держалось лишь кое-где на сохранившихся мускулах.

Обуглившееся лицо уже не было похоже на человеческое. Его живот, представлявший собой одну сплошную рану, не мог удержать в себе внутренности, и вывалившиеся наружу кишки несчастный придерживал остатками своей руки.

Де Вальпре осторожно переступил через умирающего и хотел спуститься в машину, но двое рослых мужчин, неизвестно откуда появившихся, преградили ему дорогу. Один из них, худой, в новой, с иголочки, докторской одежде, фамильярно положил ему руку на плечо, а другой, в светлом пальто, с обнаженной головой, с самым решительным и вместе с тем почтительным видом заступил дорогу.

— Нет, командир, вам нельзя спускаться!

— Что это значит, господа? — спросил тот почти гневно. — Доктор!..

— Вы, конечно, хозяин здесь на судне, но ваше место не там, внизу. Сейчас там находятся умирающие, раненые, это мое дело, а не ваше… Прошу вас, не упорствуйте: ведь вы рискуете там остаться насовсем… «Молния» без вас погибнет… Позвольте мне пойти туда вместо вас. Об этом вас просит ваш старый друг, доктор Ламперрьер!

— И я так же! — поддержал другой. — Позвольте мне расплатиться с вами. Вы спасли мне жизнь, и я