— Отец Люций?
Джек осторожно приблизился к темной фигуре, распростертой на футоне. В темноте он задел за что- то ногой — это было ведерко, полное рвоты. Джека чуть не вывернуло наизнанку, однако он сдержался и подошел к постели.
Огонек свечи затрепетал и вдруг разгорелся: Джек увидел осунувшееся лицо священника. Бледная, покрытая бусинками пота кожа отдавала синевой. Клочья редких, седеющих волос прилипли к ввалившимся щекам. Губы потрескались и кровоточили, под глазами залегли черные круги.
— Отец Люций? — позвал Джек. Может, священник уже отмучился?
— Джек? — прохрипел отец Люций и облизал потрескавшиеся губы.
— Да, святой отец?
— Я должен попросить у тебя прощения…
— За что?
— Прости меня, Джек… хотя ты и сын еретика, у тебя есть душа…
Священник говорил короткими фразами, с трудом переводя дух. Джек слушал, с жалостью глядя на больного. Этот португалец-иезуит — последнее, что связывало его с внешним миром. Джек уважал священника, несмотря на постоянные проповеди. Да и отец Люций ныне относился к мальчику гораздо лучше, хотя тот по-прежнему отказывался принять католическую веру.
— Я был несправедлив к тебе… Мне нравились наши уроки… жаль, что я не могу спасти тебя…
— Не беспокойтесь, святой отец, — утешил его Джек. — Мой собственный Бог присмотрит за мной — а ваш за вами.
Отец Люций всхлипнул.
— Прости… я должен был им сказать… моя обязанность… — простонал он.
— Что именно вы сказали? И кому? — спросил Джек.
— Пойми меня… я не знал, что за это они готовы на убийство… Господи помилуй…
— Что? Что вы говорите?
Священник шевелил губами, пытаясь сказать что-то еще, однако слов разобрать не удавалось.
Едва слышно кашлянув, отец Люций испустил дух.
Вишневое дерево сбросило все листья, и его силуэт чернел на фоне неба. Голые ветви покрывал снег. Джек гулял по саду. Смертельная опасность, казалось, нависла со всех сторон. Что означали слова отца Люция? Неужели он говорил о картах? В таком случае Джеку грозила опасность.
Его размышления прервал раздавшийся за спиной голосок:
— Мне жаль, что отец Люций умер. Ты, наверное, очень расстроен.
В простом белом кимоно Акико выглядела снежинкой в белоснежном мире.
— Спасибо за участие, — поклонился Джек. — Однако вряд ли отец Люций был моим другом.
— Почему ты так говоришь? — ахнула Акико, ужаснувшись такой бесчувственности.
Джек втянул в себя воздух.
Можно ли доверять Акико? Можно ли здесь вообще хоть кому-нибудь доверять?
Но ведь ближе Акико у него никого нет. И ему больше не к кому обратиться.
— Перед тем как умереть, отец Люций сказал очень странную фразу, — объяснил Джек. — Намекнул, что кто-то хочет меня убить, и умер в слезах, умоляя Бога о прощении.
— Джек, да зачем кому бы то ни было тебя убивать? — Акико недоверчиво сморщила носик.
Джек внимательно посмотрел на нее. Можно ли довериться ей настолько, чтобы рассказать о картах? Нет, не стоит говорить всю правду. По крайней мере, не сейчас. Карты отца — единственная ценная вещь, которая у него осталась. Похоже, они очень нужны кому-то. Однако он не знает, кому именно, и в таком случае чем меньше людей посвящено в тайну, тем лучше.
— Не знаю, — соврал Джек. — Может, за то, что я гайдзин.
— И кому ты нужен?
— Я не знаю! Отец Люций умер, прежде чем успел что-то добавить.
— Мы должны об этом рассказать.
— Нет! Кто мне поверит? Скажут, что старик просто бредил перед смертью.
— Ты же поверил. — Акико уставилась на Джека изучающим взглядом. Она понимала, что Джек что- то скрывает, но японский этикет запрещал задавать вопросы напрямую.
Джек пожал плечами:
— Наверное, мне послышалось.
— Понятно. — Акико не стала настаивать. — А на случай, если ты все услышал правильно, ночью положи рядом с постелью боккэн. Я попрошу маму не гасить один фонарь — скажу, что меня кошмары мучают. Тогда если посторонним вздумается залезть в дом, то они подумают, будто кто-то не спит.
— Спасибо, Акико. Ничего не случится, — ответил Джек, не веря собственным словам.
Однако он оказался прав: ничего не случилось.
Отца Люция похоронили по католическому обряду, и Джек вернулся к привычному распорядку дня: уроки японского с Акико и занятия кэндзюцу с Ямато.
Так прошло несколько дней. Потом верховой гонец привез письмо: через неделю Масамото возвращался в Тоба.
В доме началась суматоха. Хироко лично сходила на рынок и купила все, что любит Масамото, а также наняла повару помощников для приготовления праздничного ужина. Тиро убирала, стирала, готовила комнату Масамото к его приезду. Уэкия подметал дорожки в саду и, несмотря на разгар зимы, как-то ухитрился навести там красоту.
В последний вечер перед приездом Масамото все легли спать рано, чтобы проснуться утром свежими и отдохнувшими. От возбуждения Дзиро прыгал чуть не до потолка, и Хироко с трудом удалось его успокоить.
А вот Ямато, наоборот, помрачнел. Он допоздна тренировался с мечом: чтобы заслужить похвалу отца, нужно произвести на него впечатление.
Джек улегся на футон. Сквозь сёдзи виднелся приглушенный свет ночного фонаря. В голове крутилось множество вопросов. Чего ждет от него Масамото? Требуется ли от Джека то же самое, что и от Ямато — проявить себя? Придется ли ему сражаться на мечах? Или выдержать экзамен на знание японского языка? А может, и то, и другое, и третье? Хуже всего было бы нарушить этикет и обидеть кого-нибудь.
Масамото явно не из тех, кому можно задавать вопросы, и чуть что рубит головы, не задумываясь. Он суровый и резкий. А шрамы-то какие жуткие! Интересно, что с ним случилось?
Тем не менее окружающие относились к Масамото с уважением. Акико считала, что он «один из величайших самураев всех времен». Масамото сумел вылечить сломанную руку Джека — чего не умеют лучшие хирурги в Европе. Нет, Масамото не так прост, как кажется, — шрамы на лице и мастерское владение мечом еще далеко не все.
На мгновение фонарь закрыла черная тень. Джек непроизвольно напрягся, однако никого не увидел. Шагов тоже не слышно.
Наверное, Ямато прошел в свою комнату. Или ветерок подул.
Джек перевернулся на другой бок. Закрыл глаза и, как обычно по ночам, представил себе, что стоит на носу «Александрии»: они вернулись в Англию, достигнув цели, и отец ведет корабль, а трюм забит золотом, шелком и специями, и Джесс машет им рукой с пристани…
Джек почувствовал, как по комнате скользнула еще одна тень, и открыл глаза. За его спиной сёдзи тихонько раздвинулись.
Никто никогда не входил к нему в комнату по ночам. Со всей осторожностью Джек потянулся за лежащим возле футона боккэном. Задержал дыхание и внимательно прислушался.
Деревянная веранда определенно заскрипела. Чья-то нога едва слышно наступила на
Джек мгновенно скатился с футона, встал на колено и, защищаясь, поднял меч. Серебристая молния пролетела мимо головы мальчика, и
Джек замер: прямо перед ним сидел на корточках одетый во все черное воин — и смотрел на Джека
