Значит, на реке я проведу фактически сутки. Еды мне хватит, ибо мои запасы пополнились изрядно плодами трудов верных мне туземцев-каннибалов. И если лодка не подведет, то можно и не причаливать к берегу до самого холма вовсе. Еще есть шанс ускорить движение моего судна при помощи двустороннего байдарочного весла, но Африканыч предупредил меня, что ускорение такое будет стоить слишком дорого в плане отдачи сил, а приблизит меня к цели не то что бы очень. Я решил довериться моему товарищу и положиться целиком и полностью только на скорость и силу течения. Веслом же только задавал нужное направление, если лодка моя устремлялась вдруг в сторону от необходимого курса. Впрочем, это случалось не часто, а потому сверхдостаточно было времени, чтобы рассмотреть берега.

Левый берег почти сплошь был затянут зеленью джунглей. Нечто подобное мне приходилось видеть, путешествуя по рекам в Юго-Восточной Азии. Лишь изредка среди лиан мелькала не менее зеленая, чем эти лианы, крыша какой-нибудь лачуги. А однажды я увидел несколько стоящих почти впритык друг к другу добротных деревянных домов, похожих внешне на дачные домики нашей средней полосы, только, пожалуй, ярче выкрашенные по фасаду. Не иначе как живут тут новые африканские; вокруг царит убожество, а они не стесняются выставлять напоказ свое богатство. Однако, повторюсь, дома были редкостью среди джунглей. Лодки, спешащие куда-то по водам великой реки, тоже можно было встретить лишь там, где поблизости было какое-никакое жилище. Только в отличие от места начала моего плавания лодками теперь управляли не мальчики-подростки, а взрослые и сильные физически мужчины. Течение здесь стало быстрее, поэтому плыть против него мог только человек с достаточно развитой мускулатурой. Мне было проще — течение само несло меня к заветной цели и только радовало своей скоростью и мощью. Возле домов людей практически не было. Видел женщину, которая полоскала белье, будто дело было у нас на Волге или на Дону, и только цвет кожи отличал эту туземку от какой-нибудь доморощенной Анфисы или Аксиньи начала прошлого века. Видел еще игравших с мячом мальчишек — будущие звезды африканского футбола. И еще совсем неожиданно, вдалеке от жилья возник вдруг из джунглей громадный чернокожий воин: стоило только взглянуть на раскраску его лица и торса, чтобы сразу понять — так выглядит настоящая боевая раскраска; да и вооружен он был, отнюдь не клюшками для гольфа и не шарами для боулинга, а длинным копьем и луком со стрелами. Грозно этот воин посмотрел на меня, но никаких действий не предпринял, а то ведь, кто его знает, что могут замышлять местные против человека с иным цветом кожи. Вот, пожалуй, и все люди, которые встретились мне за весь день на левом берегу великой реки.

Куда как любопытнее было смотреть на правый берег. Немного поодаль начинались холмы, а перед ними простиралась равнина, укрытая ковром из разных цветов и пахучих трав. Да, Африка — это не только песок Сахары от горизонта до горизонта и не только непролазные джунгли тропиков. Знаете, на какой-то миг я даже забыл, что нахожусь в Африке — так похож был этот пейзаж на те, что можно встретить в России: цветистый луг, за ним не то холмы, не то курганы, солнечный день, томящиеся на крыше мира облака… Долгое время правый берег не баловал меня людьми или хотя бы следами их обитания. Потому, вероятно, поначалу я чаще бросал взоры на берег левый. Но вот прямо посреди цветистого луга стали появляться маленькие домики. Или только с фарватера реки казались они маленькими? Интересно, из чего сделаны окна в этих домиках? Стекла ведь туземцы еще не знают. Неужели из бычьего пузыря, как у наших предков в Древней Руси? Домиков становилось все больше и больше, стали среди них появляться и каменные строения, в которых, должно быть, по здешнему климату и жарко даже. За то уж точно никакой экваториальный ливень не страшен — крыши выглядят очень прочно, а материал, из коего они сработаны, напоминает черепицу, которая так популярна в странах на побережье Балтики. О диво! Стали попадаться дома в два, в три и даже в четыре этажа! Не иначе на моем пути лежит крупный город. И правда, как могла река не привлечь к себе мегаполис! Так повсюду заведено, и Африка в этом плане не исключение. Людей все больше, попадаются машины. Сверяю с картой — действительно, в этом месте находится хоть и небольшой, но город. До нужной мне излучины ничего такого похожего на мегаполисы потом уже не будет, однако мне и этот не сказать, чтобы был сильно интересен — как-то невольно отклоняюсь от фарватера поближе к противоположному левому берегу; не хочется привлекать лишнее внимание к себе. И вместе с тем размышляю: ведь прошло всего несколько часов, как побывал я в деревне, уровень развития населения которой не дотягивает (и это мягко говоря) до хотя бы относительных представлений о том, какой должна быть жизнь человека; более того, ни на секунду не забываю, что все, кого я видел в этой деревне, включая и замечательного Африканыча, каннибалы, а проще говоря — людоеды. И не сказочные, не легендарные, а самые что ни на есть реальные. И жертвы их тоже реальны. И я, ваш покорный слуга, едва не стал одной из таких жертв. Но лишь чуть отплыл по реке — и вот, пожалуйста, город, цивилизация, жизнь, надо полагать, бьет ключом. Даже со стороны ничуть не хуже какого-нибудь Сибирского или Уральского районного центра. Так буквально соседствуют здесь первобытный мир каменного века и век в полном смысле этого слова нынешний. Контраст внешне весьма разителен — в городе люди одеты фактически так, как одеваются в Европе. Ну, скажем, как одеваются на европейских курортах в те месяцы, когда воцаряется пляжный сезон. Как одеты жители каннибальской деревни, я уже описал на наиболее примечательных образцах, на вожде-«боярине» в первую очередь. Большинство же туземцев там никак не одето, если не считать набедренной повязки. И самое главное отличие… Но только я подумал о том, что этим самым главным отличием будет наличие каннибализма в деревне и его отсутствие в городе, как вспомнил последние слова Африканыча и все мои размышления по этому поводу. И сразу все эти дома, машины, люди обрели для меня совсем иной смысл: и здесь тоже одни поедают других; при этом тот, кто еще недавно восседал во главе пиршественного стола, усеянного человеческим останками, вдруг оказывается в тарелке на этом столе; и, возможно, не в виде главного фирменного блюда этого сезона, а всего лишь одной из разновидностей легкой закуски. Выбраться же вновь СО стола ЗА стол шансов нет — съедят и даже не оставят косточек. Весь мир таков. Эти невеселые мысли вновь овладели мною, пока я проплывал мимо гвинейского города, что расположился на правом берегу великой реки примерно на середине пути между деревней каннибалов и холмом, на котором несколько веков сидит человек. И к этому человеку мне нужно попасть во что бы то ни стало. Если судьба окажется и в этот раз благосклонна ко мне, то холм этот увижу я завтра через пару часов после рассвета.

Пока же сегодня солнце еще не зашло за джунгли, я продолжаю любоваться берегами великой реки. Вот на правом берегу начинается деревня, очень похожая на ту, которую я покинул утром. Разве что нет телевизионной антенны и вышки для отпугивания кабанов. Видать, нет в этой деревне своего Африканыча, способного хотя бы таким вот образом приобщить к цивилизации местный люд. Люд же этот хорошо мне виден с воды: кажется, все население деревни собралось тут нынче на какой-то праздник. Все мужчины раскрашены в оранжевые, голубые и зеленые цвета; головы их украшают связки из птичьих перьев, сделанные по принципу тех, какие в фильмах моего детства носили индейские вожди в исполнении немецких и югославских актеров. Только, пожалуй, у тех индейцев оперение было побогаче — погуще, поярче; порою перья с головы свисали до самой земли. У здешних же головные уборы из перьев больше всего напоминали усредненный вариант между тюбетейкой и бейсболкой, и лишь у некоторых — видимо, самых важных и значительных — дотягивал до панамы. В руках местные сжимали копья, потрясая ими в такт какой-то музыке. Сначала я не мог понять, откуда эта музыка здесь берется, но, присмотревшись, увидел человека, которого я бы назвал шаманом. Во всяком случае таким мне представляется настоящий шаман: маска укрывает не только лицо, но и всю голову, в руке бубен, которым он то и дело бьет по бедру, а сам при этом изображает какой-то дикий и вряд ли вызванный естественным способом экстаз. К монотонному позвякиванию бубна примешивается еще и не менее монотонный, но более громкий и частый звук барабана. Оказывается, барабанов целых три штуки. И не барабаны это даже, а продолговатые бочки, по которым ударяют в такт три человека в каких-то белых накидках. Звуки громкие, но глухие, а потому довольно противные. Однако местным, судя по всему, нравится — вон как лихо пляшут. Понять, что именно они изображают, вряд ли возможно. Может, это обряд на удачную охоту, а может — на счастливый брак. Не исключаю и того, что так здешние туземцы кого-нибудь хоронят или же, напротив, подвергают обряду инициации. Кажется, тут никакого каннибализма в прямом смысле, но все же не рискую подплывать близко к месту праздника — видно ведь и так неплохо, так чего искать добра от добра? Течение несет меня все дальше, вот уже скрылись за поворотом танцующие туземцы, вот уже стих звон бубна шамана, притихли и барабаны. Вновь река начинает заполняться естественными, природными звуками — плеском воды, жужжанием насекомых, шелестом птичьих крыльев.

Вижу на правом берегу еще одну деревню. Здесь и не пахнет праздником. Здесь, наоборот, трудятся