отчетливо помню ее, ибо она была весьма необычна. Насколько я помню, мистер Тодхантер поднял ее главную тему, задав вопрос, не знаю ли я человека, которого необходимо убить. Полагая, что он шутит, я спросил: неужели он готов убить любого, кого бы я ни порекомендовал? Мистер Тодхантер ответил утвердительно. Затем мы обсудили возможность убийства Гитлера или Муссолини — идею, которая всерьез заинтересовала мистера Тодхантера, но я отговорил его по разным причинам, которые, полагаю, не стоит перечислять.
— Разумеется, — промурлыкал сэр Эрнест. — Так вы говорите, что восприняли предложение мистера Тодхантера убить выбранного вами человека как шутку. Вы придерживались этого мнения до конца беседы?
— Да.
— То есть не принимали его слова всерьез?
— Увы, нет. Но теперь я понимаю, что совершил большую ошибку.
— Вас едва ли можно обвинить в этом, мистер Ферз. Вы, конечно, поняли, что мистеру Тодхантеру осталось жить всего несколько месяцев. Вы дали ему совет, как распорядиться этим временем — вместо того, чтобы посвятить его убийству?
— Да. Кажется, я посоветовал ему развлечься и забыть про Гитлера и всех прочих.
— Весьма разумно. Остается лишь пожалеть, что мистер Тодхантер не воспользовался вашим советом. Вы хотите сообщить присяжным еще что-нибудь?
— Если не ошибаюсь, в разговоре речь зашла об убийстве шантажиста или человека, осложняющего жизнь других людей.
— Ах да. Вы обсуждали с мистером Тодхантером убийство некоего, пусть даже совершенно незнакомого человека, который причиняет страдания своим ближним?
— Да.
— Но вы опять не восприняли этот разговор всерьез?
— Ни на минуту.
— И не поняли, что мистер Тодхантер настроен серьезно?
— Я думал, он проявляет к этой теме чисто научный, теоретический интерес. Мне и в голову не приходило, что он способен привести в исполнение подобные планы.
— Именно так! Но вы упоминали о двух беседах. Когда состоялась вторая?
— Месяца через два, то есть после ареста Палмера за убийство, но до начала суда над ним. Мистер Тодхантер явился ко мне и сообщил, что это он совершил убийство, в котором обвинили Палмера. Он спрашивал, как ему поступить, поскольку полицейские не поверили его признанию.
— Так, и что же вы ответили?
— Объяснил, что ему придется доказать свою виновность, посоветовал связаться с нашим общим другом мистером Читтервиком, имеющим некоторый опыт расследования преступлений, и выяснить, готов ли он взяться за расследование этого убийства.
— Вы хотите сказать, мистер Тодхантер намеревался вместе с мистером Читтервиком расследовать преступление, которое сам же и совершил?
— Именно так.
— На этом разговор закончился?
— Нет. Я попытался успокоить мистера Тодхантера, считая, что Палмера вряд ли признают виновным. В сущности, выслушав рассказ мистера Тодхантера, я считал вынесение Палмеру обвинительного приговора невозможным.
— Значит, приговор стал для вас полной неожиданностью?
— Полнейшей.
— И вы поняли, что произошла судебная ошибка?
— Я был убежден, что мы имеем дело с грубой, возмутительной ошибкой.
— Вы что-нибудь предприняли со своей стороны?
— Конечно. Поговорил кое с кем из старших офицеров полиции и лично удостоверился в том, что они нисколько не сомневаются в виновности арестованного.
— Но на этом не успокоились?
— Напротив — встревожился, поскольку это могло означать лишь одно: полиция станет чинить всяческие препятствия повторному расследованию этого дела.
— Вы следили за ходом расследования, проводимого мистером Читтервиком?
— Да.
— То, что вы узнавали от него, подтверждало или развеивало вашу убежденность в том, что полицейские допустили ошибку?
— Подтверждало.
— И в конце концов вы, при полном одобрении и поддержке мистера Тодхантера, предприняли этот решительный шаг — возбудили частное дело об убийстве?
— Да.
— Благодарю вас, мистер Ферз.
Мистер Джеймисон задал лишь пару вопросов, проверяя, действительно ли поначалу Ферзу казалось, что мистер Тодхантер проявляет к идее убийства чисто научный интерес. Ферз заметил, что можно вынашивать подобные планы, делиться ими, но при этом в глубине души знать, что на убийство не отважишься никогда.
Поток свидетелей не иссякал. Процесс продолжался уже три дня, подвести итог всем свидетельским показаниям было бы невозможно, даже будь от этого толк. Юный Фуллер прекрасно справился со своей задачей. В суд вызвали всех, кто мог оказать хоть малейшее содействие. Судья проявлял неистощимое терпение. Свидетелей вызывали в соответствии со временем их участия в событиях, о которых шла речь.
Появление одного из свидетелей стало для мистера Тодхантера сюрпризом. Он знал, что Фарроуэя тоже вызвали в суд повесткой, но не ожидал увидеть его в зале. Мистер Тодхантер полагал, что вместо Фарроуэя увидит заключение врача о том, что его пациент не в состоянии давать свидетельские показания. Однако, словно методы работы Фуллера были эффективнее методов адвоката Палмера, в зал пригласили Фарроуэя, и он вошел.
Сэр Эрнест применил к нему щадящий подход. Связь Фарроуэя с Джин Норвуд только упоминалась мимоходом, но внимание на ней не заострялось. От мистера Фарроуэя требовалось лишь одно: изложить суть нескольких бесед с подсудимым. Об этом и расспрашивал его сэр Эрнест. Фарроуэй повел себя благородно. В отличие от сэра Эрнеста, он не щадил себя (мистер Тодхантер заподозрил, что здесь не обошлось без вмешательства жены Фарроуэя). Свидетель оказался полезным во всех отношениях, поскольку он не сомневался в виновности подсудимого, а чем больше людей высказывало такую убежденность, тем больше присяжных было готово присоединиться к их мнению.
Фарроуэй поведал суду о своих беседах с мистером Тодхантером, о ленче в дорогом ресторане, когда мистер Тодхантер узнал, что его спутник увлечен мисс Норвуд и готов ради нее пожертвовать семьей, а также о втором продолжительном и роковом разговоре в квартире Фарроуэя. Зал слушал свидетеля в полной тишине. Порой Фарроуэй понижал голос почти до шепота, но и тогда его не требовалось переспрашивать. В гробовой тишине был отчетливо слышен каждый звук.
— Я говорил ему, — твердил Фарроуэй с таким надрывом, что мистера Тодхантера на скамье подсудимых охватило острое смущение, — я говорил, что второй такой же порочной женщины нет на свете. Говорил, что порой готов прикончить ее своими руками, но не хватает духу. Помню, я сказал, что если уж кто и заслуживает смерти, так это она. В то время я любил ее, — в порыве отчаяния прошептал Фарроуэй, — но не мог не видеть, что она за человек...
— Мистер Фарроуэй, — в тон ему произнес сэр Эрнест, — мой долг — задать вам несколько щекотливых и мучительных вопросов. Предположим, что в то время подсудимый мысленно решал, стоит ли убивать эту женщину. Ваши слова и отношение могли склонить чаши весов в сторону убийства?
Фарроуэй поднял голову.
