больше не кружили в прохладном воздухе. Костры всегда напоминали мне жизнь и смерть цивилизаций: пламя разгорается, вспыхивает мощно и яростно, и в эти минуты надо пристроить над ним котелок, сунуть в огонь железку или что-то еще, дабы использовать его энергию. Глядишь, останется потом клинок, или обожженный сосуд, или хотя бы кружка чая… А если не успеешь, дрова сгорят, огонь источится бесполезным дымом и умрет. Nil sine magno vita labore dedit mortalibus, что означает: жизнь ничего не дает смертным без большого труда.

Фэй приникла ко мне, и я почувствовал, что щеки ее влажны.

– Ты можешь забрать меня в свой мир? Тогда, когда решишь вернуться?

– Это не в моих силах, родная. Зато я могу остаться здесь, с тобой. Я ведь сказал: все мои годы будут твоими.

Она то ли вздохнула, то ли всхлипнула и вытерла глаза. Потом прошептала:

– Тогда расскажи про Уренир. Какие у вас океаны и горы, какие реки и города? Какие деревья в ваших лесах, какие птицы и звери? Как вы живете, как любите, как веселитесь и грустите? Как вы узнаете, что пришла пора уйти? Как вспоминаете ушедших и как…

– Расскажу, – промолвил я, – все расскажу, моя фея. Для этого у нас хватит времени.

Что рассказать об Уренире? Все уже сказано, написано, даже пропето… К другим пришли слова, каких я не найду, к другим явилось вдохновение, мелькнули образы и миражи и воплотились в звуки, в строчки на бумаге, а мне осталось только вспомнить их.

Это – про Уренир. Так написал поэт, увидевший его во сне, но снился этот сон не только ему. Другие тоже летали над нездешними полями Уренира, касались его сердцем и ощущали радость или боль – радость от приобщения к смутной, но прекрасной тайне, боль от невозможности слиться с нею, проникнуть в чарующее видение, услышать не шелестящее эхо, а ту мелодию, что порождает его.

Удалось ли это кому-нибудь – здесь, на Земле?

И это про Уренир. Про страну в далекой дали, которую видишь лишь в мечтах и о которой не можешь поведать, ибо нужны не те слова, какими описывают лес, или сад, или город, а совсем иные – слова, что ложатся волшебным ритмом и, рассказывая, объясняя, описывая, рождают Настроение. Радость, восторг, тоску о несбыточном…

Что еще сказать об Уренире? О его аметистовом океане, о солнцах, что льют золотой и алый свет с хрустальных небес, о реках, текущих с неспешным величием среди равнин, о холмах, что заросли поющими деревьями и мягкой лиловой травой, об утренней дымке, что розовеет над водой, когда поднимается Ари Сетана, наше алое светило, и отливает золотом, когда восходит Ари Туа? Что сказать о ночи, полной звезд, и о танцующих над горизонтом лунах, тенях, скользящих по глади уснувших озер, о серебристом перезвоне пластинок, какие подвешивают к кровлям домов, об огромных цветах с целебным соком, в который можно погрузиться с головой? О скалах из яшмы и нефрита и о сбегающих с них водопадах, не столь могучих, как на Земле, зато в коронах вечной радуги? О лабиринтах ущелий и пещер, утесах, обточенных ветрами и дождями, и подпирающих небо горах?

Это тоже про Уренир, про то, что есть в моей стране и чего в ней не встретишь. Там есть деревья тысячи пород, дающие плоды с чудесным вкусом, есть животные, что не боятся человека, есть острова, подобные коралловым, но наш коралл плавуч, и ветры кружат эти острова по океану, словно огромные цветочные корзины. Есть древние города, башни и замки с таинственными подземельями, дворцы с куполами и вратами из орихалка, храмы, где пылает огонь, зажженный в незапамятные времена, старинные тоннели под морями, хранилища рукописей, книг, картин, изображений и звуков. Все это там есть, а нет пустынь, болот, вулканов, обезображенной земли и обгоревших развалин. Нет дорог, аэродромов, тюрем, пыточных камер, лагерей, нет вредных производств, могильников губительной отравы, свалок и военных баз, конгрессов и парламентов, нет властолюбцев и политиков, завистников, обманщиков и ложных мудрецов, и нет толпы, которую они могли бы повести на бойню.

На Земле давно известно об Уренире, хоть называют его по-разному – Утопией, Эдемом, Страной Грез… Это по большей части иллюзии, но нужно ли их разрушать, толкуя о нашей технологии, культуре, науке, общественных институтах и тому подобном? Я бы не стал, ибо поэты и фантазеры имеют право на мечту.

Но с одной из иллюзий все же придется расстаться – с идеей о мудрых Старших Братьях, которые правят Галактикой, к благу населяющих ее племен, являются там и тут, карают зло, спасают добродетель и устанавливают справедливость. Это миф, ибо воздействие на чужую культуру опасно и чревато бедами, даже если физиология автохро-нов не слишком отличается от нашей. У одних из них иная этика, у других просто нет понятий о справедливости, о воздаянии и каре, и они не нуждаются в этих материях в силу устройства своих организмов или психики или, например, по той причине, что обитатель планеты одинок, как лемовский океан на Солярисе. К тому же большинство моих сородичей вовсе не стремится нести идеалы добра непросвещенным галактическим массам, и, говоря по правде, это самое лучшее, что они могут сделать. Профессионалов же, которых так или иначе интересуют вопросы контакта, у нас немного, и статус Наблюдателя хоть и почетен, но редок.

Гсть еще один повод, чтоб отказаться от бремени Старшего Брата. Повод, так сказать, технический, но очень веский: ни одна цивилизация не способна править Галактикой и даже частично контролировать ее в силу нереальности такой задачи. Прежде чем править, надо исследовать все звездные системы с целью их описания и разыскать всех будущих подданных, а звезд в Галактике сто шестьдесят миллиардов[72]. Это гигантское число! Представим, что Уренир выделил тысячу групп, и каждая тратит на изучение звезды ничтожное время, равное году; тогда продолжительность этих исследований сравнима с мезозойской эрой. За этот срок любые данные наверняка устареют, и все придется начинать сначала…

Та информация о разумной планетарной жизни, которой мы владеем, о ее распределении в пространстве, предположительном уровне и сроках развития, получена нами от Старейших. Мы знаем, что в Галактике около двух сотен рас, способных к межзвездным перелетам, и часть из них – к примеру, талги – ведут активную экспансию, колонизируя все подходящие планеты. Другие – скажем, обитатели Анхаба – переросли колониальный недуг и посылают корабли или зонды-автоматы с определенной целью. Кто-то торгует, кто-то обменивается идеями или импортирует экзотическую фауну и флору, кому-то необходимы ресурсы, а что касается анхабцев, то эти ищут след одной из древних рас, не самой первой, что превратилась в Старейших, но все же почтенного двухмиллионного возраста.

Кроме межзвездных цивилизаций, есть сотни иных, не столь высокоразвитых, подобных Земле, Рахени и Сууку Старейшие находят их по ноосферным излучениям и посылают всенаправленный сигнал; мы его ловим, но и другие расы способны к его восприятию и расшифровке. Случается, в том нет ничего плохого – тот или иной технологический мир шлет разведчиков, которые, не вступая с автохронами в контакт, проводят осторожную рекогносцировку. Но талги более настырны: если планета им подходит, жди неприятностей. Обычно они не швыряют бомб, не травят автохронов ядами, а сообщают им определенную информацию – такую, чтобы дестабилизировать их общество и вызвать тотальные войны. Само собой, без загрязнения вод, атмосферы и почвы… Но если такое и произойдет, планету можно санировать, а это много легче, чем освоение необжитых миров.

Вот одна из причин, по которой мы рассылаем Наблюдателей. Причина сравнительно новая, так как