осененный гениальной идеей…
«Я нашел духи! Я включил паяльник, которым пользовался для гравюр, и сварил в воде рыбий клей. Сбегал на зады дома, где, я знал, стоят мешки козлиного помета, аромат которого до сих пор нравился мне лишь наполовину, взял горсть помета и бросил в кипящую воду. Потом размешал пинцетом. Теперь сперва шибануло рыбой, затем козой. Но немного терпения — микстура достигнет совершенства, когда я добавлю несколько капель лавандового масла. О чудо! Вот это точь-в-точь запах козла. Охладив его, я получил массу, которой намазал тело. Теперь я готов.
Готов к чему? Я подошел к окну, которое выходило на пляж. Она была уже там. Кто Она? Не перебивайте меня. Хватит с вас того, что я говорю: Она была уже там. Гала, жена Элюара. Это была она! Я узнал ее по обнаженной спине. Тело у нее было нежное, как у ребенка. Линия плеч — почти совершенной округлости, а мышцы талии, внешне хрупкой, были атлетически напряжены, как у подростка. Зато изгиб поясницы был поистине женственным. Грациозное сочетание стройного, энергичного торса, осиной талии и нежных бедер делало ее еще более желанной.
Как я мог провести с ней полдня и не узнать ее, ни о чем не заподозрить? Это для нее я сфабриковал безумный утренний наряд, для нее измазался козлиным дерьмом и выбрил подмышки! И вот, увидев ее на пляже, я не осмеливаюсь появиться в таком виде. Теперь, стоя перед зеркалом, я нашел его жалким.
„Ты похож на настоящего дикаря, Сальвадор, и ненавидишь все это“. Я разделся и стал изо всех сил отмываться, чтобы избавиться от удушающей вони, исходившей от меня. Осталось лишь жемчужное колье и наполовину сломанный цветок герани.
На пляже я подошел к своим друзьям, но, когда собирался поздороваться с Гала, меня сотряс взрыв хохота, и я не мог сказать ни слова. Приступы повторялись всякий раз, как она заговаривала со мной и я собирался ей отвечать. Смирившись, друзья оценили это так:
— Ну вот. Теперь этого хватит на целый день».
О нет, этого хватило на целую жизнь! Потому что Гала распознала в Дали наполовину сумасшедшего гения, способного на огромную отвагу. Его вожделение достигло предела. А она… она отлично поняла, что просто отдать себя этому мальчику (разница между ними составляла не то десять, не то четырнадцать лет, потому что биографы до сих пор колеблются в дате рождения хитренькой и таинственной Гала) мало. Надо изысканно поиграть с ним. И она делала это весьма изысканно. Как? Возвратимся к свидетельству самого Дали.
«В решающий день она оделась в белое и такое тонкое платье, что, увидев ее рядом на тропинке, я вздрогнул. Дул сильный ветер, и я изменил наш маршрут, повернув с Гала к морю, к скамье, высеченной в скале и укрытой от ветра. Это было одно из самых пустынных мест в Кадакесе. И сентябрь повесил над нашими головами серебряную подковку луны. У нас в горле стоял ком. Но мы не хотели плакать, мы хотели покончить с этим. У Гала был решительный вид. Я обнял ее:
— Что вы хотите, чтобы я сделал?
Волнение мешало ей говорить. Она пыталась несколько раз, но не могла. Слезы текли по ее щекам. Я настаивал на ответе. Тогда, разжав зубы, она сказала тонким детским голоском:
— Если вы не захотите это сделать, не говорите об этом никому!
Я поцеловал ее приоткрывшиеся губы. Я никогда еще так не целовался, так глубоко, и не думал, что такое может быть. Все мои эротические „Парсифали“ пробудились от толчков желания в так долго подавляемом теле. Этот первый поцелуй, в котором столкнулись наши зубы и сплелись наши языки, был лишь началом голода, который побуждал нас вкушать и поедать из глубины самих себя. Так я пожирал ее рот, кровь которого смешалась с моей кровью. Я исчезал в этом бесконечном поцелуе, который разверзся подо мной, как бездна водоворота, в который меня затягивало преступление и который, я чувствовал, грозил проглотить меня…
Я оттянул голову Гала за волосы и истерично велел ей:
— Немедленно скажите мне, что вы хотите, чтобы я с вами сделал. Ну скажите же мне, тихо, глядя в глаза, самыми безжалостными словами, самыми непристойными, пусть даже будет стыдно нам обоим!
Я не хотел упустить ни одной детали этого разоблачения, таращил глаза, чтобы лучше видеть, чтобы лучше чувствовать, как я умираю от желания. Лицо Гала приобрело самое прекрасное выражение, какое только может быть у человека, и оно показало мне, что нас не спасет ничто. Мое эротическое влечение довело меня в этот миг до уровня слабоумия, и я повторил:
— Что-вы-хо-ти-те-что-бы-я-сде-лал-с-ва-ми?
Ее лицо изменилось, стало жестким и повелительным:
— Я хочу, чтобы вы вышибли из меня дух.
Никакое толкование в мире не могло изменить смысл этого зова, который выражал то, что хотел выразить.
— Вы сделаете это? — спросила она.
Меня поразило и разочаровало, что мне предложили в дар мою собственную „тайну“ вместо эротического предложения, которого я ждал от нее. Растерявшись, я не сразу ответил. И услышал, как она повторила:
— Вы сделаете это?
Ее дрогнувший голос выдал ее колебания. Я овладел собой, боясь разочаровать Гала, рассчитывающую на мое безумство и отвагу. Я обнял ее и торжественно сказал:
— Да!
И снова крепко поцеловал ее, в то время как внутренний голос твердил во мне: „Нет, нет, я не убью ее!“ Этот поцелуй Иуды, лицемерие моей нежности, оживил Гала и спас мою душу. Гала стала объяснять мне подробности своего желания. И чем больше она объясняла, тем больше охватывали меня сомнения. Я говорил себе: „Еще не сказано окончательно, что она просит меня убить ее!“ Но никакая щепетильность нравственного порядка не могла мне помешать. Мы достигли согласия, и преступление легко можно было бы выдать за самоубийство, особенно если бы Гала заранее оставила мне письмо, раскрывавшее подобные намерения. Она описывала сейчас свой страх „часа смерти“, мучивший ее с детства. Она хотела, чтобы это произошло и она не узнала ужаса последних мгновений. Мысль молнией обожгла меня: а если сбросить ее с высоты башни Толедского собора? Я уже думал об этом, поднимаясь туда с одной из самых красивых своих подруг мадридского периода. Но эта идея не понравилась Гала: она боялась испугаться за время долгого падения. И потом — как бы я объяснил свое присутствие с ней рядом наверху? Простая процедура с ядом не подошла еще больше, и я постоянно возвращался к своим роковым пропастям. На миг я возмечтал об Африке, которая казалась мне особенно благоприятной для преступлений такого рода, но отказался и от этой идеи. Там было очень жарко. Я отвлекся от поиска смертельных уловок и перенес свое внимание на Гала, которая говорила с исключительным красноречием. Ее желание умереть в непредсказуемый и счастливый миг жизни не было вызвано романтическим капризом, как можно было бы подумать. С самого начала я сразу же понял, что это было, наоборот, жизненно важно для нее. Ее восторг не мог оставить никаких сомнений по этому поводу. Идея Гала была смыслом ее психической жизни… И я еще раз сказал себе: она права, еще не было сказано, что я этого не сделаю…
Сентябрь „сентябрил“ вино и луны мая, луны сентября превратили в уксус май моей старости, опустошенной страстями… Горечь моего отрочества под сенью колокольни Кадакеса высекла в новом камне моего сердца: „Лови момент и убей ее…“ Я думал, что она научит меня любви и что потом я снова буду один, как всегда желал. Она сама этого хотела, она этого хотела и потребовала от меня. Но мой энтузиазм дал трещину. „Ну что с тобой, Дали? Тебе подарили случай совершить твое преступление, а ты его больше не хочешь!“ Гала, хитроумная красавица из сказки, по своему желанию неловким ударом меча отсекла голову восковой кукле, которую я с детства видел на своей одинокой постели, и мертвый нос только что впрыгнул в сахар, обезумев от моего первого поцелуя! Гала спасла меня от моего преступления и излечила мое безумие. Спасибо! Я буду любить тебя. Я женюсь на тебе».
На самом-то деле предложение сделала именно она, сказав решительно: «Мой мальчик, больше мы не будем расставаться. Скоро вы будете таким, каким я хочу вас видеть!»
«С тех пор я — ученик, Гала — учитель. Она велит мне: „Встань и иди, ты ничего не успел!“ И я встаю, иду и творю гениальное…»
Однако решение Гала не расставаться с Дали означало — расстаться с Полем… и с дочерью, о
