фраза… Которая меня насторожила…

– Ты же сказала, что он невиновен, – усмехнулся Стас.

– Такое странное чувство, что он мне все рассказал. И я поняла, о чем это он, но… Что-то меня отвлекло…

– Перестань играть в детектива, – поморщился Стас. – Тебе не идет.

– Я не играю, – обиделась она. – Это психологический фокус, ключевую фразу из важного разговора человек вспоминает где-то через сутки. Если разговор состоялся вечером, то наутро. Недаром же говорят: утро вечера мудренее. Вперед бегут эмоции: он мне сказал, а она сказала… Имеют значение тон, обидные слова, реакция свидетелей разговора, если они были. И только когда спадает накал страстей и душа успокаивается, включаются мозги. Тут-то и всплывает ключевая фраза, сказанная, быть может, в запале. Важнейшая информация. Парамонов мне сказал все, что я хотела услышать, уверена.

– Есть шанс, что завтра ты назовешь мне имя убийцы? – усмехнулся Стас.

– Возможно… – она еле слышно вздохнула. Пока никаких идей. Но и утро еще не наступило. – Что мы будем делать дальше?

– Мы? Ты же отказалась мне помогать.

– Я тебе должна. Ты избавил меня от приставаний Василия Федоровича. На работе меня, похоже, восстановят. Все утряслось.

– Значит, проблема рассосалась?

– В процессе.

– Выходит, ты больше не несчастная женщина?

– Стас, я несчастная одинокая женщина, но ты можешь расслабиться. Я готова перейти от безостановочных рыданий к разумному осмыслению ситуации. То есть я могу остаться дома одна.

– Это хорошо, – он кивнул. – Раз ты пока не готова назвать мне имя вора, а главное, предъявить стопроцентные доказательства, давай отрабатывать Макса.

– Почему не Габаева?

– Потому что это очевидно! – отрезал Стас. – Настолько очевидно, что не хочется верить. Они с кладовщицей были друзьями, он хранил ее вещи, она подчищала ради него базу. А потом отказалась это делать, и Габаев в запале ее убил. Он человек южный, горячий. Потом Габаев аккуратно свернул сетевой шнур и положил обратно в коробку?

– Да, смешно.

– Вот Парамонов мог бы так поступить, – внимательно посмотрел на нее Стас.

– Это не Парамонов.

– Потому что у него алиби? – насмешливо спросил Самохвалов.

– Не мог, и все. А почему Парамонов сказал о Максе «засланный казачок»?

– Родственник босса, – пожал плечами Стас.

– Ольга Ивановна тоже была родственница.

– Так Макс же на повышение идет. Заслужил, значит.

– Но как могли воровать у Макса на глазах, если он засланный?

– Потому что он придурок. Я не так выразился. Тусовщик. У него все мысли ниже пояса. Слишком много баб вокруг вьется. Будет он торчать до ночи на складе, караулить имущество дяди?

– В рифму сказал, – улыбнулась Люба.

– Случайность. Я не поэт, я практик… Проверяй Макса, – вздохнул Стас. – Направо, и приехали! Высади меня здесь.

– А ты разве ко мне не зайдешь? Я же подвергаю свою жизнь опасности!

– Ты, кажись, больничный взяла на неделю. Вот и сиди дома. Люба, мне работать надо. – Он открыл дверцу. – Я тебе позвоню.

Она вздрогнула: Стас, как всегда, не рассчитал силы. Хлопнул дверью слишком громко. Через залепленное снегом стекло Люба смотрела, как он торопится к метро. А ведь опасность и в самом деле реальная. Она сегодня почувствовала ее всей своей кожей. Брр-р… Холодом повеяло…

Такое ощущение, что своими действиями она взвела у кого-то на оружии курок. И вот-вот раздастся выстрел.

Разбудил ее телефонный звонок.

– Але? Ты что, спишь?! – раздался Люськин отчаянный крик, едва Люба поднесла к уху трубку.

– Я на больничном.

– Ты мне срочно нужна!

– А что случилось?

– Нам сегодня надо выйти в эфир! Сенсация! Да, и эти две телки мне тоже нужны!

– Какие телки?

– Ты что, забыла?! Которые рвались рассказать об издевательствах учителей! Ты же записала номера их телефонов! Записала?!

– Да. Но почему такая срочность?

– Мамаша девчонки, которая отравилась, чуть не зарезала папашу ее парня! Он в реанимации! В тяжелом состоянии!

– Погоди-погоди… – Спросонья Люба плохо соображала, да и Люська палила очередями, как из пулемета. – Какая мамаша, какой папаша? Кого зарезали?

– Караваева! Напала с ножом! На! Краснова! Отца! Стасика! С которым! Дружила! Света! Которая! Отравилась!

Сердце у Любы упало:

– Когда это случилось?

– Вчера вечером. – Пулемет марки «Людмила Иванова» опять застрочил очередями: – Он домой возвращался, припозднился на работе, а она его в подъезде подкараулила с кухонным ножом. Сегодня это во всех газетах! На первых полосах! А ты дрыхнешь! Нам надо опередить «Первый» и «Россию», тем более ты уже побывала в той школе, где училась Света, и у тебя есть свидетели, которые рвутся в эфир! А у остальных каналов пока никого. Им петь с чистого листа. Мужик, ясен пень, ничего сказать не может, только кровавые пузыри пускает, да и в реанимацию не прорвешься. Мне удалось сделать лишь несколько кадров.

– Тебе?

– Моим помощникам! Не цепляйся к словам! Зато я договорилась с врачом психушки, в которую пока упекли Караваеву. Ее ведь в камеру нельзя, к нормальным людям. – Люську несло. – Ты бы знала, чего мне это стоило! Такие деньжищи пришлось отвалить!

– Тебе?

– Люба, что ты язвишь? Это же бомба! Современные Монтекки и Капулетти! Срочно звони девчонкам!

– Но они вовсе не об этом хотели рассказать…

– Они с ней учились! Со Светой! Свету-то я заполучить на эфир уже не могу! В аду деньгами не берут, только душами, а моя уже давно пошла с молотка! Ха-ха! – рассмеялась довольная шуткой Люська. – Я попробую вытащить в студию парня, но его мобильник пока не отвечает. А это надо сделать сегодня. Хорошо, что ты на больничном.

– Сегодня съемки?! – ужаснулась Люба.

– А ты хочешь, чтобы они нас опередили?! Это моя тема! Я – лучшая ведущая ток-шоу в стране!

– По-моему, у тебя мания величия.

– Короче: собирайся, я за тобой заеду. Берем штурмом психушку. За день нам надо продумать сценарий. Вечером – запись. – И Люська дала отбой.

Люба не успела и слова вставить. Другому человеку она бы сразу сказала: нет. И это не обсуждается. Но речь шла о лучшей подруге. Апельсинчику Люба была обязана своей известностью, большими гонорарами, праздниками, которые проводила в ее семье. Пусть в чужой, но одиноким людям выбирать не приходится. Огни новогодней елки, смех детей, праздничный торт со свечками… Как без всего этого? Пусть зовут ее тетей Любой, крестной, хоть кем. Ивановы были ее семьей, и Люба просто не могла отказать