возможностей.

— Я тоже постоянно думал о том, чтобы вернуться, — сказал доктор Азад. Он говорил тихо, и Назнин волей-неволей смотрела на него в упор, потому что каждое слово приходилось угадывать по движениям губ. — Каждый год думал: может, в этом году. Поеду, навещу своих, прикуплю земли, поговорю с родственниками и друзьями да и вернусь навсегда. Но что-нибудь обязательно случалось. Потоп, или торнадо чуть не снесло дом, или отключение электричества, или невыносимый и отупляющий бюрократизм, или взятки, которые нужно дать, чтобы получить хоть что-нибудь. И я думал: ну, ладно, в следующем году. А сейчас не знаю, просто не знаю.

Шану прокашлялся:

— Конечно, еще ничего официально не объявлено. Не один я претендую. Но после стольких лет службы… Знаете, за шесть лет я ни разу не опоздал на работу! Больничных всего шесть дней, с моей-то язвой. Некоторые мои коллеги вечно болеют, постоянно на бюллетене: то понос, то золотуха. Мистеру Дэллоуэю я об этом не скажу. Хотя все-таки мне кажется, что он должен об этом знать.

— Желаю вам успеха, — сказал доктор Азад.

— К тому же у меня есть ученая степень. Через несколько месяцев я буду самым настоящим профессором с двумя степенями. Одну получу в Британском университете. У меня будет степень бакалавра искусств. И диплом с отличием.

— Я уверен, что у вас все шансы.

— Вам мистер Дэллоуэй сказал?

— Это кто такой?

— Мистер Дэллоуэй?

Доктор пожал аккуратными плечами.

— Мистер Дэллоуэй — мой начальник. Он вам сказал, что у меня есть шанс?

— Нет.

— Он сказал, что у меня нет шансов?

— Он мне вообще ничего не говорил. Этого джентльмена я не имею чести знать.

— Он один из ваших пациентов. Его секретарша договаривалась с вами о визите: он вывихнул плечо. Он играет в сквош. Очень спортивный человек. Такой среднего роста. Рыжеволосый. У него контактные линзы, может, вы и глаза у него проверяли.

— Вполне возможно, что он мой пациент. У меня их несколько тысяч.

— Надо было с самого начала сказать вам, что у него заячья губа. Ее, конечно, исправили посредством пластической операции, вы меня понимаете, но все равно видно. Может, вы его вспомните?

Гость не отвечал. Назнин услышала, как Шану подавил отрыжку. Ей хотелось подойти и дать ему в лоб. Ей хотелось встать из-за стола, выйти из дому и больше никогда его не видеть.

— Может, и пациент. Я его не знаю. — Это был почти шепот.

— Не знаете, — сказал Шану, — ясно.

— Но я желаю вам удачи.

— Мне сорок лет, — сказал Шану так же тихо, как доктор, но без самоуверенности последнего. — Я прожил в этой стране шестнадцать. Почти половину жизни. — Он прочистил горло, но горло было чистым. — Я приехал сюда молодым человеком с амбициями. Я мечтал. Я спускался по трапу с дипломом в чемодане и с парой фунтов в кармане и думал, что под ноги мне постелют красную дорожку. Я собирался поступить на государственную службу и стать личным секретарем премьер-министра.

По мере разговора голос его становился громче и заполнял собой комнату:

— Вот какие были у меня мечты. Но получилось немножко по-другому. Здесь людям все равно: что я спустился по трапу с дипломом в чемодане, что крестьяне со вшами в голове. Что тут поделаешь?

Шану скатал шарик из риса и повалял его по тарелке.

— Чем я только не занимался. Все приходилось делать. Очень много работал, а что взамен? Так сказать, гонялся за дикими буйволами, а рисового поля не вспахал. Знаете такое выражение? Все письма из дома с мольбами я сжигал. И дал себе два обещания. Ко мне придет успех, пусть я его зубами вырву. Это обещание номер один. Обещание номер два: я обязательно вернусь домой. Когда ко мне придет успех. И я выполню эти два обещания. — Шану выпрямился и откинулся на спинку кресла.

— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал доктор Азад. И посмотрел на часы.

— Письма с мольбами все еще приходят. От старых слуг, от их детей. Даже от моих собственных родственников, хотя они ни в чем не нуждаются. Они только и думают что о деньгах. Думают, что на улицах здесь валяется золото и что я его складирую в доме. Но я ехал сюда не из-за денег. Разве я голодал в Дакке? Нет, не голодал. Разве им интересны мои дипломы? — И Шану махнул рукой на стены, где в рамочках висели его сертификаты. — Нет. Более того…

Он снова прокашлялся, хотя нужды в том не было. Доктор Азад и Назнин случайно обменялись взглядами: доктор подумал то же, что и Назнин, а ведь жена не должна так думать о своем муже.

Шану продолжал. Доктор Азад уже съел свою порцию, еда на тарелке Шану уже остыла. Назнин ковырялась в цветной капусте. Доктор покачивал головой в ожидании добавки или десерта, сложив руки на столе. Шану, закончив речь, быстро и шумно ел. Доктор еще два раза взглянул на часы.

В половине девятого он сказал:

— Что ж, Шану. Благодарю вас и вашу жену за замечательный вечер и очень вкусный ужин.

Шану возразил, что еще слишком рано. Но доктор был неумолим:

— Я каждый день ложусь в десять тридцать и полчаса читаю перед сном.

— Мы, интеллектуалы, должны держаться друг за друга, — сказал Шану, провожая доктора до двери.

— Послушайте моего совета. Говорю как интеллектуал интеллектуалу: нужно есть медленнее, пережевывать тщательнее и класть в рот небольшие порции еды. Иначе мы снова встретимся в клинике по поводу вашей язвы.

— Подумать только, — сказал Шану, — если бы не моя язва, мы бы никогда не познакомились и не пообедали сегодня вместе.

— Подумать только, — ответил доктор, махнул на прощание и исчез за дверью.