можно привыкнуть. Взгляните на меня. Мне пришлось жить с ним рядом целых два месяца, днем и ночью. Я как мог старался быть добрым и терпеливым, но, как видно, себе на беду. — Наступила тишина. А Эль- Ахрайрах с выражением бесконечного смирения повернулся к свидетелю: — Что-то меня память подводит. Продолжай сам.
— Ладно, Эль-Ахрайрах, — отозвался Гафса, — притворяешься ты ловко, но даже ты не посмеешь сказать, будто забыл, что было дальше. А дальше из травы выбрался огромный, страшный кролик с красным хвостом, с зелеными ушами. Во рту он держал белую палочку и провалился под землю в огромнейшую дыру. Он сказал, что пройдет всю землю насквозь и встретится на другом конце света с лордом Фритом.
На этот раз никто из судей не произнес ни слова. Все вытаращили глаза и только качали головами.
— Знаешь, эти маленькие нахалы все сумасшедшие, — прошептал один горностай другому. — Когда их загоняют в угол, они всегда найдут что сказать. Но такого я еще не слышал. И сколько нам тут придется торчать? Я есть хочу.
А Эль-Ахрайрах заранее знал, что раз хищные звери кроликов ненавидят, то больше рассердятся на того, кто покажется им глупее. Потому-то и согласился на предложение принца. Судьи-кролики обязательно попытались бы докопаться до сути. А вот элили — нет, они не выносят кроликов и презирают свидетеля не меньше, чем подсудимого, и стремятся только как можно скорее отправиться на охоту.
— Значит, выходит вот что, — подытожил Эль-Ахрайрах. — Мы встретили ежа, усыпанного розами, который сидел и пел. Потом — совершенно здорового фазана, который плавал кругами в пруду. Потом — кролика с красным хвостом, зелеными ушами и белой палочкой, и он прыгнул прямо в глубокий колодец. Так?
— Да, — сказал Гафса.
— А потом мы украли морковь? — Да.
— Фиолетовую в зеленую крапинку?
— Что?
— Морковь.
— Ты сам прекрасно знаешь, что нет, Эль-Ахрайрах. Морковь была обыкновенной. Она в яме! — с отчаянием выкрикнул Гафса. — Она в яме! Сходите и посмотрите!
Гафса повел принца Радугу, а с ним и всех членов суда к яме. Никакой моркови они, конечно, там не нашли и вернулись обратно.
— Я весь день просидел у себя в норе, — сказал Эль-Ахрайрах, — и могу это доказать. Я хотел отдохнуть в одиночестве, но если у тебя много друзей, это не так просто, — впрочем, неважно. У меня не было времени перепрятать морковь. Даже если она и была тут, — добавил он. — И больше мне сказать нечего.
— Принц Радуга, — проговорила кошка — Я терпеть не могу кроликов. Но даже я не понимаю, кто после всего услышанного решится утверждать, будто этот несчастный украл у тебя морковь. Твой свидетель просто сумасшедший, как мартовская погода, так что хватит, освободи своего арестованного из-под стражи.
С ней согласились все.
— Убирайся, да поскорее, — сказал Эль-Ахрайраху принц Радуга. — Марш в свою нору, пока я сам не прибил тебя.
— Я ухожу, милорд, — ответил Эль-Ахрайрах. — Но не мог бы ты отозвать своего кролика, ибо он докучает нам своей глупостью.
И принц Радуга забрал с собой Гафсу, а народ Эль-Ахрайраха зажил спокойно, если не считать беспокойством ту мелкую неприятность, которая случается после слишком большого количества съеденной морковки. Но случилась она намного раньше, чем Проказнику удалось отмыть хвост добела, — во всяком случае, так рассказывал мой дед.
23
Кехаар
Крыло упало, как поверженное знамя.
Не видеть больше неба — остается
Лишь пара дней в терзаньях голода и боли.
Да, он силен, но сильным нестерпимей
Сносить бессилие и боль. И только смерть теперь одна смирить
сумеет
Взгляд мрачных глаз и дерзкую отвагу.
Люди говорят про дождь: «Льет как из ведра». Поговорка эта немного сомнительна, потому что иногда просто идет дождь. У кроликов есть поговорка куда точнее. Она гласит: «Одной тучке всегда скучно». И действительно, если появится тучка, то жди, что затянет все небо. Но как бы то ни было, на следующий день на холме произошли некоторые драматические события, и у Ореха во второй раз появилась возможность претворить в жизнь свои намерения.
Рано утром, выйдя из норы и окунувшись в ясную серенькую тишину, кролики побежали на силфли. Воздух еще не прогрелся. На траве лежала густая роса, ветра не было. Над головой быстро пролетел клин из нескольких уток, державших путь куда-то в дальние края. Кролики услышали шелест крыльев, потом шум их замер, и утки исчезли за южным склоном. И снова все смолкло. Из растаявших сумерек родилось напряжённое ожидание — как будто подтаявший снег вот-вот соскользнет со ската крыши. А потом весь холм и долина, земля и воздух — все осветилось лучами восходящего солнца. Как могучий бык легким, но непреклонным движением отводит голову в сторону от руки прислонившегося к яслям человека, от скуки потрогавшего его рог, так и солнце является в мир легко, во всем блеске спокойной, огромной мощи. Ничто не в силах ни задержать, ни помешать его явлению. И на целые мили вокруг без единого звука засияли листья, заблистала трава.
За лесом Шишак и Серебряный навострили уши, понюхали воздух и понеслись галопом вслед за собственной тенью. Продвигаясь вперед в невысокой траве, останавливаясь, чтобы съесть листок или оглядеться, они наткнулись на канавку шириной не больше трех футов. Шишак, который бежал впереди, неожиданно остановился и сел, стараясь рассмотреть ее сквозь траву. Дна он не увидел, но почувствовал, что там кто-то есть и этот «кто-то» довольно большой. Шишак раздвинул носом травинки, глянул вниз и увидел изгиб белой спины. «Кто-то» был ростом почти с Шишака. Шишак, не шевелясь, немного подождал, но незнакомец не двигался.
— У кого спина белая, а, Серебряный? — прошептал Шишак.
Серебряный задумался.
— У кошки.
Нет, не похоже.
— С чего ты взял?
В ту же минуту из ямы послышалось хриплое, свистящее дыхание. Продолжалось это несколько мгновений. Потом снова наступила тишина.
Шишак и Серебряный всегда были о себе неплохого мнения. Не считая капитана Падуба, из сэндлфордской ауслы выжили только они, и цену себе знали оба. Стычка в амбаре с крысами была серьезной проверкой, показавшей, чего они стоят. Честный и великодушный Шишак ни секунды не таил обиды на то, что Орех оказался храбрее его в ту ночь, когда Шишака обуял суеверный ужас. Потому сейчас бежать в «Улей» и докладывать, что заметил кого-то в яме и бросил там на произвол судьбы, Шишак не мог. Он обернулся, взглянул на Серебряного, понял, что тот не трусит, еще раз взглянул на странную белую