Карузо удостоился комплиментов за пение в первом акте, но был раскритикован за проблемы в любовном дуэте второго акта. Работу Муцио, Амато и Дидура оценили куда выше, нежели образ, созданный Карузо. Энрико не могло не задеть, что выше его в этой партии поставили драматического тенора Эдоардо Феррари-Фонтану, участника мировой премьеры оперы в Милане и исполнявшего ее в «метрополитеновской» премьере 1914 года. Но, по всей видимости, замечания критиков были справедливы — это опять была явно не «карузовская» роль.
В этом году в жизни певца произошло немаловажное событие — он нанял нового секретаря. Бруно Дзирато, американец итальянского происхождения, был вне всякого сомнения личностью выдающейся. До того, как устроиться на работу к Карузо, он преподавал музыку в Нью-Йоркском университете.
Дзирато, обладавший феноменальной памятью и незаурядной работоспособностью, стал для тенора неоценимым помощником, помогая справляться со всеми многочисленными делами, включая переписку, каталогизацию коллекций и многое другое, за исключением финансовых вопросов, к которым тенор не подпускал никого. Дороти Карузо вспоминала: «Дзирато не являлся обученным секретарем, но ни один из профессионалов не смог бы выдержать на его месте и дня. Ему хорошо платили, но он не имел ни часа свободного времени и, равнодушный к собственным делам, должен был исполнять все, что поручал ему Энрико в любую пору. Он мог печатать на машинке только двумя пальцами, и лишь невероятная память помогала ему держать в порядке письма, деловые бумаги, коллекции и все остальное. Он любил музыку, а Карузо был его кумиром. Он был буфером между своим боссом и публикой и, хотя считал свою работу тяжелой, никогда не жаловался и не протестовал… Энрико не мог обходиться без Дзирато»[353].
Карузо не смог приехать в Италию летом 1917 года, и родственникам ничего не оставалось, как надеяться на встречу в следующем. Однако тенор получил предложение, от которого не смог отказаться, и вновь провел лето в Нью-Йорке. Успех фильмов с участием его приятельницы Джеральдины Фаррар побудил кинематографическую компанию и продюсера Джесса Ласки предложить Карузо сняться в двух фильмах. При этом гонорар за оба предлагался в 200 тысяч (сейчас это было бы более четырех миллионов) долларов — деньги слишком большие, чтобы певец смог пренебречь этим проектом.
Он отнесся к работе очень серьезно и за шесть недель лета 1918 года блестяще справился с ролями в фильмах «Мой кузен» и «Чарующий романс». В первом из них Карузо сыграл две роли: знаменитого тенора по имени Кароли (имя героя было образовано из имени американской сопрано, солистки Чикагской оперы красавицы Каролины Уайт, сыгравшей в фильме главную женскую роль) и его простодушного кузена Томмазо, который без памяти влюблен в девушку Розу, вследствие чего постоянно попадает в нелепые ситуации. Роль секретаря великого тенора сыграл реальный секретарь Карузо — его незаменимый помощник Бруно Дзирато. Фильм «Мой кузен» сохранился до наших дней и не так давно был отреставрирован. В нем, кстати, можно увидеть, как Карузо рисовал шаржи — в ресторане «Галеотто» (это название переводится как «жулик», «негодяй») он быстро и уверенно рисует двух итальянцев, поглощающих спагетти. «Чарующий романс» до сих пор не найден. О фильме известно лишь то, что там Карузо сыграл принца Козимо, который одержим страстью к фортепианной игре.
Вопреки ожиданиям, успех «Моего кузена» в Америке был негромким. Карузо «молчавший» привлекал внимание куда меньше. К тому же премьерный показ, намеченный на 20 октября 1918 года, был отсрочен из-за эпидемии гриппа. Правда, в Англии фильм демонстрировался под записи голоса тенора (для фильма была заснята со сцены «Метрополитен-оперы» большая сцена из «Паяцев»), но и это не особо помогло: кассовый сбор был небольшим и едва покрывал расходы кинематографистов. Второй фильм в США тогда так и не был показан — он демонстрировался лишь в Европе и Южной Америке.
В это время Карузо редко писал родным в Италию. Возможно, он узнал о том, что Рина, хоть и ждала с нетерпением «своего Гико», сблизилась с доктором Пироллини, с которым познакомилась, когда делала аборт. Однако Карузо не возражал, чтобы тревожное лето 1918 года вся его семья провела на вилле Рины.
…Как-то в одном из интервью Энрико шутливо заявил: «Я великий певец исключительно потому, что остаюсь холостяком. Чтобы человек мог хорошо петь, он должен улыбаться. Но как может улыбаться человек, если он женат?!.»[354]
Тем не менее Карузо всегда был неравнодушен к представительницам противоположного пола. Но даже близкие родственники и друзья тенора вынуждены были признать, что в отношениях с женщинами он бывал иногда черств и безответствен и зачастую не упускал возможности использовать свою всемирную известность, чтобы добиться у них успеха. Помимо романов Карузо, получивших скандальную огласку, в его биографии есть и любовные истории, которые не подтверждаются ничем другим, кроме чьих-то позднейших воспоминаний. Например, в кулуарах театров поговаривали о кратковременных увлечениях Карузо двумя певицами-сопрано — американкой Лилиан Гренвиль и итальянкой Эммой Трентини.
В 1917 году у Карузо завязался роман с двадцатидвухлетней красавицей Эвой Дидур, дочерью старого друга и коллеги Адама Дидура[355]. Эва без памяти влюбилась в Энрико. Тому тоже нравилась эта умная и образованная девушка, готовившаяся к карьере певицы. Однако Анджела Дидур, жена Адама, категорически запретила дочери любые контакты с Карузо, заявив, что для нее он слишком стар. Эва поклялась больше не встречаться с Энрико, но обещание не сдержала, ибо, как хорошо известно, сердцу не прикажешь. Когда весть об этом дошла до матери, та чуть ли не прокляла девушку и выгнала ее из дома, а мужу запретила общаться с дочерью. Но Адам Дидур, как и каждый любящий отец, продолжал встречаться с Эвой и поддерживать ее финансово. Не желая усугублять конфликт в семье Дидуров, Карузо разорвал, в конце концов, отношения с Эвой. Девушка покинула Нью- Йорк и через несколько лет вышла замуж в Италии. Тем не менее все последующие годы она не переставала упрекать мать (уже покойную) и отца в том, что они воспрепятствовали ее отношениям с Карузо. Крайне болезненно она восприняла известие, что в 1928 году ее 55-летний отец женился на совсем молоденькой Маргарите Виньон (Дидур был не только блестящим вокалистом, но и невероятно обаятельным и интересным человеком; женщины сходили по нему с ума — до самой смерти великого поляка; так, например, в свое время у него был роман с выдающейся певицей и не менее знаменитой красавицей Саломеей Крушельницкой). Когда Адам с женой приехал в гости к дочери, та расплакалась.
— Этого я никогда не прощу тебе, — говорила она сквозь слезы отцу. — Вы с матерью не позволили мне связать жизнь с Энрико, считая, что он для меня слишком стар. А что происходит сейчас? Ты куда старше, чем он в те годы, а женился на совсем юной девочке…[356]
Впрочем, возможно, Анджела Дидур запретила тогда дочери общаться с Карузо по другой причине. Разница в возрасте супругов — дело обычное в среде творческих людей, особенно актеров и певцов. В качестве примера достаточно привести последний брак русского тенора Дмитрия Смирнова, женившегося незадолго до смерти на семнадцатилетней красавице Нине Голубевой, которая без памяти любила своего мужа, и этому отнюдь не мешала разница в возрасте в сорок (!) лет. Входя вместе с мужем в число наиболее близких друзей Энрико, супруги Дидур, конечно, знали, какой образ жизни вел этот, наверное, самый известный в мире холостяк. Так, спустя много лет после смерти тенора Билли Гуард рассказывал Энрико Карузо-младшему, что его отец в «Метрополитен-опере» имел негласное право выбирать себе женщин из числа балерин, хористок, иногда певиц, и что он пользовался этой привилегией, как феодал, владевший правом первой брачной ночи. В этом отношении тенор имел определенную поддержку в лице Джулио Гатти-Казаццы и, так сказать, друга-«единомышленника» — главного акционера «Метрополитен- оперы», банкира Отто Кана, которого за глаза называли главным развратником Нью-Йорка[357]. Супруги Дидур, разумеется, обо всем этом знали, и меньше всего им хотелось видеть свою дочь в списке «проходных» увлечений их великого друга. И их опасения подтвердились — для Карузо роман с красавицей-полькой стал лишь незначительным эпизодом, о котором не счел нужным упомянуть ни один из биографов тенора, даже его сын.
Как можно было предположить, рано или поздно «вольный» образ жизни должен был утомить Карузо. Его потянуло к тихому семейному очагу.
В конце августа 1918 года едва ли не все газеты мира сообщили сенсационную новость: «Карузо женится на американке!»
Рина Джакетти, брат Джованни и оба сына тенора были в шоке — Энрико даже не посчитал нужным
