В 1915 году в «Метрополитен-опере» была возобновлена опера К. Сен-Санса «Самсон и Далила», которой и открылся новый сезон. Главные партии исполняли Карузо, Маргарет Матценауэр, Паскуале Амато и Леон Ротье. Постановка прошла с огромным успехом. Критики отмечали, что голос Карузо идеально подходил для героической партии Самсона. Но этот успех был результатом огромных усилий, которые прикладывал певец, чтобы соответствовать своей репутации и исключительному в мире оперы статусу. Он ежедневно занимался по многу часов, не пропускал ни одной репетиции. Вместо того чтобы заменить этой партией какие-нибудь другие, он просто добавил ее к прежним. Таким образом, его нагрузка сильно возросла, что, естественно, не могло не сказаться на здоровье. Сыграло свою роль и курение. У Энрико участились приступы головной боли. Все это отразилось и на характере, и на внешности — Карузо стал раздражительным и резким с окружающими, он опять сильно располнел и выглядел значительно старше своих лет.

Во время представлений «Самсона и Далилы» Карузо иногда попадал в довольно-таки смешную ситуацию, причем комизм ее усугублялся торжественностью момента действия. Энрико не вполне свободно владел французским языком, у него были проблемы с произношением, и порой он допускал ошибки. Так, в первом акте в сцене, когда Самсон призывает иудеев сплотиться, он поет, что видит огненный меч в руках ангелов: «Je vois dans les mains des anges!» Но Карузо произнес одно слово чуть-чуть иначе — почти с незаметной разницей для того, кто не владеет французским в совершенстве. Однако зрители, хорошо знавшие этот язык, при этом хихикали. Потому что вместо «anges» (ангелы) у Карузо получалось «singes» (обезьяны)! Когда тенору разъяснили, в чем дело, он пришел в ужас — ясно, что одно лишь слово «обезьяна» после инцидента в Центральном парке приводило его в бешенство. А тут получалось, что он сам напоминает зрителям об этом идиотском эпизоде! На всех последующих спектаклях он, доходя до злосчастной фразы, так нервничал, что не мог вспомнить, какой же из двух вариантов правильный.

В этом же сезоне произошел бурно обсуждавшийся в прессе инцидент. Джеральдина Фаррар, успевшая стать настоящей звездой немого кино (и после разрыва с Тосканини вышедшая замуж за красавца-актера Лу Теллегена), попыталась привнесла кинематографический опыт на сцену. Незадолго до этого она с блеском сыграла Жанну д’Арк и Кармен в немых, естественно, фильмах[342]. В первом акте «Кармен» в «Метрополитен-опере» Фаррар весьма реалистично дралась с хористками — «работницами» табачной фабрики, так что те получали от нее достаточно увесистые тумаки. В следующем акте она, разбушевавшись, чересчур сильно ударила Карузо-Хозе. Энрико был в замешательстве. В третьем акте, когда Кармен пыталась убежать от Хозе, Карузо железной хваткой сжал запястье Фаррар. Джеральдина пыталась вырваться изо всех сил. Неожиданно Карузо отпустил ее руку, и примадонна со всего размаху грохнулась на пол сцены. Обменявшись за кулисами «любезностями», партнеры вынуждены были вновь, взявшись за руки, с улыбками выходить к публике, имитируя нежную любовь друг к другу. Злясь друг на друга, они разошлись по домам. Однако этот пустяковый инцидент был так раздут прессой, что оба участника, которым надоело отвечать на вопросы журналистов, с ним связанные, в сердцах поклялись, что больше никогда не будут выступать вместе. Однако еще бушевал скандал, когда Кармен и Хозе, столь трагично закончившие отношения по ходу сюжета оперы, помирились и до самой смерти тенора оставались добрыми друзьями.

В сезоне 1915/16 года Энрико появлялся на сцене часто: три, четыре, иногда даже пять раз в неделю, из пятидесяти спектаклей в «Метрополитен-опере» он пропустил всего один. Ко всему прочему, он участвовал в утомительных гастролях театра в Бостоне и Атланте. «Метрополитен-опера» видела в Карузо свой главный «бренд». Ничто не должно было умалять его статус величайшего певца своего времени. Однако от постоянного напряжения здоровье тенора стало сдавать. У него начались сильные головокружения. Он консультировался с докторами, но диагноз никто из них поставить не смог. Один врач предложил ему диету (вероятно, чтобы снизить давление), и к концу сезона Энрико похудел на десять килограммов.

К проблемам со здоровьем добавились новые душевные травмы. Некоторые критики начали буквально стравливать Карузо с другими тенорами. Так, после выступления Энрико в Бостоне 7 апреля 1916 года в «Аиде», критик Олин Даунс написал, что голос Карузо износился и стал просто ужасным. При этом он сравнивал его с Джованни Дзенателло и делал вывод, что тот пел партию Радамеса в сто раз лучше. Естественно, эти слова сильно задели Карузо. Но вскоре выяснилось, что это было лишь начало травли великого певца…

А 24 апреля в Атланте произошло событие, очень растрогавшее Карузо. О нем напоминает одна из известнейших фотографий тенора, на которой он запечатлен вместе с женщиной, касающейся его губ. После истории в Центральном парке Карузо очень боялся новых провокаций и никогда не оставался тет-а- тет с незнакомой женщиной. Если подобное вдруг случалось, он приходил в ужас и мог буквально выбежать из комнаты. Какой-нибудь поклоннице приблизиться к нему и прикоснуться к своему кумиру было невозможно — Энрико всегда хранил дистанцию и категорически требовал этого от представительниц слабого пола. Но для Хелен Келлер, которая изображена вместе с тенором на этом удивительном снимке, было сделано исключение. В течение нескольких минут она стояла рядом с Карузо, держа пальцы на его губах и горле.

Как-то Марк Твен назвал Хелен Келлер самой выдающейся женщиной со времен Жанны д’Арк. И он имел на это все основания. В возрасте полутора лет Хелен Келлер перенесла тяжелую болезнь, после которой лишилась зрения и слуха. Казалось, что можно сделать с человеком, у которого утрачены основные каналы получения информации о мире? С человеком, погруженным в вечную тьму, окруженным вечным молчанием?.. Когда девочке исполнилось семь лет, с ней стала заниматься Энн Салливан, которая, проявив незаурядные терпение и талант, смогла почти полностью социализировать несчастного ребенка. Она давала девочке разные предметы и писала на ладони их названия, в результате чего та смогла освоить особый язык[343]. Хелен поступила в школу для слепых. В 1904 году в возрасте 24 лет Хелен с отличием окончила престижный колледж Рэдклифф, став первым в мире слепоглухим человеком, получившим высшее образование. Она овладела несколькими европейскими языками, написала семь книг, самая известная из которых, «История моей жизни» («Story of my life»), издана и на русском языке. В зрелые годы Келлер развила бурную деятельность, привлекая внимание общественности к проблемам людей, обделенных природой тем или иным каналом восприятия. Она побывала с лекциями в тридцати пяти странах мира.

Случай Хелен Келлер стал грандиозным прорывом в изучении людей, страдающих расстройствами зрения и слуха. Он продемонстрировал феноменальные возможности человеческого мозга и вдохновил психологов[344] на разработку новых методов обучения больных. В конце своей долгой жизни Келлер была награждена Президентской медалью Свободы (одной из двух высших наград США), а позднее в Америке была выпущена монета с изображением этой удивительной женщины.

А тогда, в 1916 году, обуреваемая невероятной жаждой познания мира, Хелен Келлер попросила позволения при помощи рук «послушать» самого великого певца своего времени. Естественно, Карузо согласился. На следующий день после встречи в ежедневной газете Атланты появилась статья, которую тут же процитировали едва ли не все крупные газеты Америки и Европы. Ее заголовок гласил: «Несравненная Хелен Келлер через прикосновение слушает великого тенора Карузо». В ней сообщалось: «В понедельник утром Хелен Келлер, самая известная слепоглухая женщина в мире, положила свои пальцы на губы и горло всемирно известного тенора Энрико Карузо в его апартаментах в отеле „Джорджиан“ и „слушала“, как он исполняет плач Самсона…

Карузо пел дивную арию из первой сцены последнего акта оперы „Самсон и Далила“, которая в понедельник вечером звучала в театре. Это песня ослепленного великана, закованного в цепи, медленно и мучительно толкающего тяжелый мельничный круг, который мелет зерно для филистимлян, заключивших его в темницу.

Это песня больного человека, с разбитым сердцем, громко взывающего к Богу с мольбой простить его слабости и грехи.

С силой и чувством Карузо исполнял „Плач Самсона“ так, как никогда ранее.

И пока он пел, его глаза наполнялись слезами, а его голос — силой и пафосом этой арии.

— Восхитительно, восхитительно, — вздохнула мисс Келлер. — Хоть я и не могу видеть ваше лицо, я могу почувствовать, как трогательна ваша песня.