Чтоб власть свою добыть, рабочий люд вставал. Немецких батарей гремела канонада, К Родаково уже подкатывался вал. Дышала степь весной. Как это небо сини, По склонам и холмам рассыпались цветы. У ног росли кусты серебряной полыни, И жаворонок вновь пьянел от высоты. Был орудийный гром с весенним смешан громом, Он то стихал на миг, то там гудел, то тут. Пришлось нам отступать. Намечен был ревкомом Решительный, прямой, единственный маршрут: Оружье и людей беречь для новой сечи, К царицынским степям прорваться у Лихой, Луганским пушкарям по немцам бить картечью, Прикрыв своим огнем отхода час глухой. Уже скрипят возы, отходят эшелоны Под скрежет буферов, немолкнущих в ночи. Тревожный храп коней, товарные вагоны, В них — ящики, узлы, снаряды и харчи. Закрыв плотнее дверь, он вышел из ревкома. «Мы вновь сюда придем, родимый город мой!» Дорога в темноте была ему знакома, По улицам ночным он шел к себе домой. За окнами халуп перебегали тени, Был слышен скрип дверей и чьи-то голоса. Вся жизнь его пред ним предстала на мгновенье,— Здесь жил его отец, здесь сам он родился. Отсюда он идет без трепета и страха. «Я Павлика возьму, он годен по годам. Я дам ему свою солдатскую папаху, Свой старый карабин мальчишке передам». Загромыхал в сенях. В тревоге встала Маша, Она без лишних слов сумела всё понять. И Цупов затянул застежку патронташа, Потом сказал: «Пора! Давай папаху, мать! Свой старый карабин вложу я сыну в руки, Папаху подарю, что сам я надевал». Он сделал шаг вперед, он подошел к подруге И бережно в глаза ее поцеловал. «Так нужно, Машенька. Жди нас обратно скоро. За Павлом пригляжу, беды особой нет. В помощники тебе оставлю я Егора, Ведь он совсем подрос, ему семнадцать лет». «Отец, — сказал Егор, потупясь виновато,— Я не останусь здесь, возьми меня с собой». — «Куда? — вспылил Павло, в упор взглянув на брата.— Не торопись, Егор, тебе ведь трудно в бой». «Останься здесь, сынок. Ты матери опора, Здесь дома у тебя и кровля и причал». Но, поглядев в глаза упрямого Егора, На полуслове он внезапно замолчал. Таким еще мальца не видел он ни разу,— Он был готов идти в жестокие бои, Он возмужал душой, он встал, как по приказу. И Цупов им сказал: «Товарищи мои! Товарищи мои, наследники, орлята! Вы — плоть моя и кровь, вы — будущность моя. Три парня подросли, три сына, три солдата — Сашко, Егор, Павло, четвертым буду я. Для революции ты отдаешь их, Маша. Рожденные в нужде, они встают сейчас. Нам нелегко жилось, так пусть хоть старость наша, Как солнечным лучом, согреет счастьем нас. А мы не доживем — ну что ж, другие будут, Не ведая невзгод, жить лучше и светлей. И, радостно живя, они не позабудут
