— Конечно, — с готовностью откликнулся я.

— Эту улыбку я выработал у себя сам. Хотя изначально ее функция состояла в том, чтобы изменять направление моих мыслей, менять характер отношения к тем или иным вещам.

— Каким образом?

— Однажды я слушал выступление одного сетевика перед группой людей в ходе тренинговой сессии. Он говорил о негативизме, о том, как часто в этом бизнесе скепсис и пессимизм порождаются отказами со стороны клиентов. Сетевик объяснял, как он пользовался улыбкой для изменения собственного настроения.

Что касается меня самого, то по натуре я скорее из тех, кто склонен изводить себя сомнениями и беспокойством. Вы, кажется, удивлены? Но это действительно так. Я могу испытывать беспокойство по любому поводу. По крайней мере так было, и в определенной степени так остается. Воображаемые перспективы, воспринимаемые как реальность. Слышали о таком? Так вот я в этом деле мастер.

Словом, тот сетевик предложил аудитории провести совместный эксперимент. Он сказал присутствующим, что они должны будут подумать о чем-нибудь плохом. Все равно о чем. Потом, когда мы погрузимся каждый в свои тяжелые мысли, он заставит нас сделать нечто весьма любопытное, и все мы посмотрим, что из этого получится.

Следуя призыву наставника, каждый стал думать о чем-то негативном и испытывал либо злость, либо страх, беспокойство, чувство безнадежности. Сетевик сказал, чтобы все предварительно подняли руки вверх и опустили их, когда негативные эмоции полностью нами овладеют. Когда все руки в зале опустились, ведущий крикнул: «А теперь улыбнитесь! Неважно, что вы по-прежнему встревожены или злы, — просто улыбнитесь! Широко. Во весь рот. Растягивайте губы от уха до уха. Давайте-давайте! — продолжал он выкрикивать свои призывы. — Улыбайтесь!»

В конце концов почти все стали не то что улыбаться, а смеяться. Тогда он спросил нас: «И что произошло?»

А произошло то, что никто из группы не смог одновременно и улыбаться, и думать о чем-то дурном. Наставник пояснил, что, улыбаясь, невозможно продолжать злиться или беспокоиться. Он сказал, что сознание не в состоянии одновременно концентрироваться на негативных и позитивных мыслях. Он сказал, что наукой доказано: когда вы улыбаетесь, мозг выделяет жидкие химические вещества, подобные эндорфину, а также вырабатывает серию сигналов, по типу электрических, которые в совокупности делают наличие и сохранение негативных мыслей физиологически невозможным. Удивительно, не правда ли? Удивительно!

— Поразительно, — не удержался я от высказывания собственных мыслей.

— Позвольте мне спросить вас кое о чем. Я знаю, что прежде — не на прошлой неделе, — он вновь улыбнулся, — а раньше вам случалось переживать периоды по-настоящему пессимистичного настроения. Верно?

— О да, — ответил я с готовностью раскаявшегося грешника, поскольку в памяти тут же всплыли воспоминания о многочисленных негативных чувствах, что мне доводилось переживать.

— И что вы делали, чтобы переменить свой настрой?

— Да по большей части ничего.

— Но вы же не постоянно думали о чем-то неприятном, не так ли? — спросил он, наклонившись вперед и глядя на меня полными серьезности и неподдельного интереса глазами человека, который не пропускает ни единого слова собеседника и не сомневается в его правдивости. Такая манера слушать была ему свойственна.

— Нет, конечно, нет, — ответил я, заметив, что мои слова прозвучали как простая констатация факта, без нотки возмущения в голосе, как это нередко бывало прежде. — Я просто ждал, когда это пройдет. Я имею в виду, что в конце концов я забывал о том, что меня беспокоило. По крайней мере на время… Пока вновь не начинал ощущать в себе злость, пессимизм или страх, — добавил я после секундной паузы.

— Хорошо. Но теперь-то вы знаете, что достаточно просто улыбнуться. Как только на вас нахлынут негативные мысли, изобразите на лице широкую улыбку и понаблюдайте, что будет. А знаете, что сам я стал делать после того, как узнал этот трюк с улыбкой?

Я покачал головой, приглашая собеседника к продолжению рассказа.

— Я поставил зеркало рядом с телефоном. Всякий раз, когда я набирал номер потенциального клиента или делал звонок для развития предыдущего контакта, я сверялся со своим отражением и следил за тем, чтобы улыбка не сходила с моих губ. Результат был ошеломляющим! Мне стало гораздо легче общаться по телефону, а общение стало не в пример более продуктивным. Эффект немедленный. Этот трюк с улыбкой в одночасье повышает качество и жизни, и работы.

Словно по мановению волшебной палочки, ниоткуда, на столике начала появляться еда. Блюдо за блюдом, еще и еще! Каждая тарелочка — миниатюрная, все разной формы, размера и цвета: фарфоровые, из бамбука, маленькие деревянные дощечки. И почти на каждой нечто такое, чего я никогда прежде не видел.

— Вау! Что это? — воскликнул я, обводя рукой пестроту экзотических блюд, невесть откуда появившуюся перед нами.

По очереди указывая на каждое блюдо, Величайший Сетевик стал приводить их японские названия с пояснениями по-английски. Разноцветные — красные, желтые, белые — овощные соленья, которые, по его словам, могут показаться мне довольно острыми. Салат из морских водорослей. (Он рассмеялся, заметив на моем лице невольную гримасу в ответ на слово «водоросли».) Кусочки жареной курятины на шампуре. Жареный угорь. (Я опять не сдержался, и он снова рассмеялся.) Ошиташи — забавное, по его словам, название шпината. Тофу. (Я отреагировал, он — нет.) Темпура (хорошо прожаренная морковь), тыква, грибы, лук, брокколи и креветки. Бамбуковая тарелочка с зеленой фасолью и к ней маленькая плошка с темным соусом, в который фасоль макают. Ассорти из сырой рыбы, как он объяснил, и было суши без риса, но с устрицами и улитками. К блюду прилагались тонкие, выстроганные вручную зубочистки, которыми следовало пользоваться при еде вместо вилки.

Прежде я уже бывал в японских закусочных, где шеф-повар — одновременно артист, ловко нарезающий продукты и жонглирующий ими прямо перед вами в процессе готовки на решетке у вас же на столе. Однако на этот раз все было совсем иначе.

— Я подумал, что вам захочется продегустировать побольше блюд, — сказал Величайший Сетевик, жестом приглашая к трапезе.

Мне впервые предстояло пользоваться палочками, и я сразу попросил указаний.

Он терпеливо показывал, как их нужно держать: одну взять большим и указательным пальцами правой руки, другую зажать остальными пальцами. Это было забавно, но я отметил, что ощущаю нечто вроде благоговения.

— Просто относитесь к ним как к собственным дополнительным очень длинным пальцам, — смеялся он, без всяких видимых усилий подхватывая кусочки сырой рыбы и опуская их в маленькую круглую чашку, до краев наполненную темно-коричневым соусом.

— Тамари, — произнес он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Особый тип соевого соуса.

Прикрыв глаза, он не торопясь пережевывал кусочки, явно наслаждаясь вкусом пикантного блюда.

— Замечательно! Ямаши, желтый хвостик. Попробуйте, — произнес мой собеседник, жестом указывая на бежевые полупрозрачные полоски какой-то рыбы, веером разложенные на тарелке.

Я решительно протянул палочки, взял одну трепещущую полоску и тут же уронил на стол. Вновь подцепил и на этот раз успешно опустил в плошку с соевым соусом, который собеседник любезно для меня налил.

Он показал, как нужно держать в левой руке маленькую чашку с рисом, чтобы пользоваться ею как своего рода подносом, на который и класть кусочки еды, поясняя, что так я смогу, не рискуя испачкаться, доносить пищу до нужного места, пока не освою манипуляции со своими новыми деревянными «пальцами».

Еда была действительно великолепной. Не думаю, что я когда-либо испытывал за одну трапезу столь много новых и действительно восхитительных вкусовых ощущений. Я так и сказал своему собеседнику. Он