— Так называемое шапочное знакомство. А вот с Марио Дель Монако мы дружили семьями. Гениальный певец. Мог передать голосом любое состояние души, сыграть любую сцену. Поэтому Вальтер Фельзенштейн и не приглашал его в «Комише Опер», говорил, что Марио тембром и силой своего голоса делает больше, чем другие артисты, двигаясь и выполняя сложные мизансцены.

— Кого из современных певиц можно назвать творческой наследницей Ирины Константиновны?

— Конечно, Ольгу Бородину. Ирина верила в нее, и Оля оправдала надежды. Сейчас это мастер экстра- класса. Настоящая царица и богиня оперы. Хочу назвать и Елену Зарембу с уникальнейшим голосом. При этом они совсем непохожи на Ирину Константиновну, яркие индивидуальности. Но глубина и масштаб дарования, уровень мастерства соразмерны уровню, который задавала Архипова.

— А Анна Нетребко, у ног которой сейчас лежит весь оперный мир?

— Ирина Архипова с 1968 года была бессменным председателем жюри Международного конкурса вокалистов имени Глинки. Оля Бородина и Дима Хворостовский в 1987 году прогремели первыми, потом Аня Нетребко. Так что все они наши дети. Анна очень талантлива, у нее драгоценный дар актрисы, не только певицы.

— Вот только редко теперь они бывают в родных краях…

— Не так уж редко, как вам кажется. Посмотрите хотя бы афишу Мариинского театра...

— Но Большой-то по-прежнему бренд, по-прежнему нарасхват!

— Большой всегда был славой Российской империи, Советского Союза, а теперь России. Хотя Большого — в моем понимании — уже нет! Большой театр сейчас переживает не лучшие времена. И для меня пока перспектива туманна… В свое время театр собирал голоса со всего Советского Союза, отбирали лучшее. А сейчас?.. У нас в консерватории училась японская певица Теруко Оно, потом ее часто приглашали в жюри конкурса имени Чайковского. Бывала она и у нас дома и как-то сказала: «Обывателю жить в капитализме хорошо, а вот для искусства советская власть лучше». И она права. Если бы мне сейчас было семнадцать лет, я бы вряд ли вырвался из своего Норильска. И не было бы в моей жизни никакого Большого театра и этой волшебной сцены.

— Волшебной! А как же зависть, сплетни?..

— Люди же разные! Например, Зураб Иванович Анджапаридзе был человеком исключительной доброжелательности. На всю жизнь сохраню чувство благодарности за то, как он воспринял мой приход в театр. Потом, когда мы встретились на сборе труппы, он подошел и сказал самые простые слова: «Хорошо поешь, парень. Поздравляю». Но что они для меня тогда означали, думаю, объяснять не надо.

И еще один эпизод. Большой театр давал очередной шефский концерт в клубе КГБ. Я отпел, выхожу за кулисы и вижу, что Зураб Иванович не отрывает взгляда от моих убогих студенческих желтых ботинок на микропорке. После концерта привез меня к себе, открыл шкаф, а там разной обуви пар двадцать с лишним. Говорит: «В тех, что ты поешь, даже выходить на сцену неприлично. Выбирай!» Так мне достались туфли с ноги великого певца. Никто не верил, что их подарил сам Анджапаридзе.

— А на кого театральные мужики больше обращали внимание — на певиц или на балерин?

— Природа… ее пути неисповедимы…

— Особенно когда рядом Лепешинская или Семенова.

— Лепешинская называла меня Пьявочкой.

— Дразнила?

— Ага. А Мариша Семенова, царство ей небесное, тоже была ой какая!.. Однажды я ее подхватил и начал кружить.

— Что там было кружить?

— Не надо, она была в потрясающей форме! «Поставь, — говорит, — а то пожалуюсь Ирке».

…Я, когда попал в театр, по очереди просмотрел все спектакли, в том числе и балеты. Мне нравились эти ребята — Володя Васильев, Миша Лавровский, Юра Владимиров, Саша Годунов, молодой Боря Акимов, потрясающий Марис Лиепа, ну и девчонки, естественно. Мы дружили.

— И на пиво ходили с балетными?

— Вообще-то я с 1962 года ничего не пью. Как сказал мой педагог: либо петь, либо пить… Но иногда, бывало такое, захаживали.