молодого человека, думающего делать политическую карьеру».

«Он говорил: «Когда я вырасту, буду президентом!» Его слова тогда вызывали у нас улыбку», — вспоминает о детских годах Франсуа Олланда его мать. Для кого-то детские декларации в стиле «Стану взрослым, пойду в космонавты!», может, и шутка, но отнюдь не для месье Олланда. Неспроста он опять поступает учиться, на этот раз — в Национальную школу администрации (ЕNА). Рядом с ним, в тех же самых аудиториях на бульваре Сен-Жермен, будет грызть гранит науки вся завтрашняя элита французской политики. Выпуск Франсуа Олланда получит имя Вольтера (такова традиция: каждый курс в ЕNА называется в честь какого-то великого человека или исторического события). Среди «вольтерианок», которые получат диплом в 1980 году, будет и та, которая наложит отпечаток на всю карьеру Франсуа Олланда. Зовут ее Сеголен Руаяль.

Молодые люди сблизились, когда попали на один и тот же учебный стаж в районе новостроек Шантелу-ле- Винь, что недалеко от Парижа. Они никогда не были мужем и женой — ни перед Богом, ни перед мэром. Но дали жизнь четырем детям: Тома, Клеменс, Жюльену и Флоре. Так уж вышло, что Франсуа и Сеголен шли по жизни вместе и практически параллельно. Она старше его на год и в соцпартию вступила на год раньше. Дочь кадрового военного, проведшая юность в отдаленных гарнизонах, она умеет командовать, и не случайно, что роль лидера в их тандеме утверждается именно за Сеголен. Карьеру же — и ей, и ему — ворожит Жак Аттали, человек ближнего круга Франсуа Миттерана. Первому президенту-социалисту Пятой республики нужны чиновники новой формации — не связанные с голлистами, хваткие, циничные, способные и «Интернационал» спеть, и секретный отчет составить. Олланда и Руаяль включают в этот аппарат. Франсуа становится уполномоченным Елисейского дворца по вопросам экономики, а Сеголен — по проблемам образования.

«От 1981 года у меня осталось два воспоминания, — признается позднее Франсуа Олланд. — Одно — прекрасное, о победе Франсуа Миттерана, когда он стал президентом. Другое — ужасное, связанное со мной. На выборах в Национальную ассамблею, которые состоялись вслед за этим, я был выдвинут от партии баллотироваться в департаменте Коррез в Оверни. Причем против самого Жака Ширака. Выборы я, бывший дилетантом, проиграл, но дал тогда себе слово не только сдвинуть департамент влево, чего вскоре и добился, но и стать главным соперником правых на более значимых выборах».

Впрочем, поначалу карьера мадемуазель Руаяль складывается куда более успешно, чем у ее сожителя. В силу чего? Сложный вопрос, учитывая неравнодушие Миттерана к прекрасному полу. Тогда-то злые языки начинают звать Олланда «месье Руаяль». Он знает об этом, переживает, но проглатывает. Верит: его время придет!.. В правительстве Пьера Моруа Олланд руководит аппаратами поочередно Макса Галло и Ролана Дюма.

С этим временем связана одна забавная история.

«В 1983-м с подачи Жака Аттали, которого никогда не оставлял писательский зуд, выходит книга «О завоевании, о возрождении», — вспоминает Ролан Дюма. — Этот памфлет, издевавшийся над правыми, был написан писателем Андре Беркофф под псевдонимом Катон. Автор представлялся как один из ведущих лидеров левых сил. Но когда настала пора представлять книгу на радиостанции France Inter, Беркофф испугался... И тогда Жак Аттали сказал, что книгу может защитить перед журналистами Франсуа Олланд. Тот опешил: «Получается, что я предстану перед всеми как теневой лидер социалистов?» «Предстанешь, предстанешь», — буркнул Аттали. Олланд пошел на радио и вполне справился с непростой задачей. Мне кажется, тогда он впервые ощутил, какой сладкой может быть слава».

Кадры решают все

В 1988 году Франсуа Олланду все-таки удается стать депутатом Национального собрания. И побеждает он, как и обещал, в Коррезе. Потом месье Олланд неоднократно становился «думцем». Занимался вопросами экономики, бюджета... Особой активностью, правда, не отличался. Зато с 1997 года он — первый секретарь cоцпартии, составившей правительство во главе с Лионелем Жоспеном.

Мне неоднократно доводилось бывать у него в кабинете — скромном, удобном, с фотографией Миттерана — на улице Сольферино, где прописана штаб-квартира социалистов. Особенно запомнилась встреча, связанная с приездом во Францию Михаила Горбачева.

После дежурных приветствий Франсуа Олланд спросил Михаила Сергеевича, только что создавшего в России социал-демократическую партию: «Господин президент, наша партия считается самой крупной левой партией Европы. Какую помощь могли бы мы вам предложить?» Подразумевалось прежде всего проталкивание хилой российской социал-демократии в Социнтерне и других международных структурах. Но Горбачев ответил так, что круглое лицо Олланда вытянулось: «Нам нужно три компьютера...»

«Олланд рационалист, и ему претят люди слишком фантазийные, лишенные логики, — объяснял «Итогам» Ролан Дюма. — Поэтому он был так хорош во главе партии — не дал разойтись по враждующим фракциям. Упорно ставил на ключевые посты доверенных людей. Кто там из советских вождей говорил, что кадры решают все? Функционер до мозга костей, Олланд интуитивно подготавливал себе плацдарм. Его не смущало, что и номенклатура, и конъюнктура были против него».

И в самом деле, он привык держать удар. 22 апреля 2002 года социалисты получили звонкую оплеуху: их кандидат Лионель Жоспен не вышел во второй тур президентских выборов, проиграв Жан-Мари Ле Пену. Пролетели социалисты и на парламентских выборах. В 2005 году соцпартия столкнулась с еще одним афронтом. На референдуме по принятию Францией европейской конституции Олланд и его команда выступали за, но электорат проголосовал с точностью наоборот. А тут еще кандидатом от социалистов на президентских выборах 2007 года в результате сложной многоходовки, разыгранной «слонами», выдвинули Сеголен Руаяль. В ходе избирательной кампании месье Олланд, конечно, поддерживал свою боевую подругу, однако в кулуарах особняка на улице Сольферино ходили слухи о том, что между Сеголен и Франсуа пролегла глубокая трещина.

Маленький Миттеран

Олланд предчувствовал фиаско и Жоспена, и Руаяль. Уже получив от партии мандат на участие в марафоне за Елисейский дворец, они достигли потолка своих возможностей. Он же, сын незадавшегося политика, чувствовал в себе потенции невероятные. Другое дело, что для проявления их ему требовалось начать