политического поля. Правда, размножение политических партий власть может пережить сравнительно безболезненно: нынешняя суперпрезидентская конституционная модель держит и сами партии, и формируемую ими законодательную власть на безопасном расстоянии от рычагов управления. Достаточно вспомнить, что первые шесть лет своего существования Госдума вообще была оппозиционной, и ничего: неприятно, но несмертельно. Кстати говоря, с точки зрения возвращения мультипартийности отход Владимира Путина от руководства «Единой Россией» — абсолютно логичный и оправданный шаг. Национальный лидер не может быть вождем лишь одной из десятков политических организаций. Его партия — весь народ. За исключением, естественно, чуждых традициям и корням «бандерлогов».

Но вот прямые выборы глав регионов — это уже серьезно. О том насколько, говорят темпы, которыми в последние дни идет обновление губернаторского корпуса и кандидатские фильтры, появившиеся в законопроекте перед его сходом со стапелей.

Кремль и Белый дом практически не скрывают стремления минимизировать риски, которые могут повлечь за собой реабилитация губернаторской вольницы. И что бы ни говорили о том, что у федеральной власти осталось достаточно инструментов контроля, риски действительно велики. Если уж выборы астраханского мэра вызвали вселенский скандал, то можно себе представить, чем могут обернуться выборы главы региона в Москве, Санкт-Петербурге. Да пусть даже в Новгороде. Тут куда ни кинь — всюду клин. Побеждает власть — оппозиция бьет в набат, бомбардирует свободолюбивую Европу петициями и исками. Побеждает оппозиция — и регион превращается в колыбель революции. И то и другое мало способствует реализации «Стратегии-2020».

А что если еще ко всему прочему подкачает капризная внешнеэкономическая конъюнктура? Как ни велики золотовалютные закрома родины, но при значительном сокращении экспортных доходов их не хватит не то что на «ускорение» и «перестройку», но даже на более или менее комфортный застой.

Заветы Аркадьевича

Преодоление всех этих реальных и потенциальных барьеров потребует титанических усилий. Нужно, что называется, прыгнуть выше головы. В мировой истории примеры стремительного экономического рывка в условиях расширения демократических свобод встречаются крайне редко. Процесс модернизации был, как правило, либо не слишком быстр, либо не вполне либерален.

Самые, пожалуй, известные исключения из этого правила — реформы Людвига Эрхарда в послевоенной Западной Германии и современное им «японское чудо». Однако оба эксперимента трудно назвать абсолютно чистыми: и в том, и в другом случае демократия расцветала под зонтиком оккупационного режима. Да и что касается экономики, стартовые условия были весьма и весьма недурственными. Германия, например, на момент краха Третьего рейха вообще считалась мировым технологическим лидером: главным трофеем победителей были опередившие время ноу-хау.

Куда больше примеров недемократической модернизации. Нашей стране довелось в прошлом веке пережить целых две такие попытки. Одна была в общем и целом успешной, однако власть устами обоих участников тандема категорически отвергает этот опыт. И слава богу, ибо речь идет о первых советских пятилетках, густо замешанных на репрессиях. Куда более благосклонно она относится к попытке, предпринятой в начале века Петром Столыпиным, чье 150-летие отмечалось в апреле этого года по высшему государственному разряду.

Респект, конечно же, неслучаен. Представители власти и их сторонники частенько вспоминают сегодня обращение Петра Аркадьевича к тогдашней леволиберальной оппозиции: «Вам нужны великие потрясения — нам нужна Великая Россия». А некоторые прямо называют Путина «Столыпиным XXI века».

Правда, буквальное воспроизведение столыпинской стратегии предполагает, что решительным экономическим реформам должно предшествовать решительное сворачивание реформ политических. Чем закончилась столыпинская модернизация, хорошо известно. Информация о причинах краха распространена куда меньше.

«Если можно в одном слове сформулировать причину того, почему с первыми уступками власти конфликт не прекратился, а принял затяжной характер и в конце концов привел к настоящей катастрофе, то это объяснение дано в одном слове: Scheinkonstitutionalismus («мнимый конституционализм», нем. — «Итоги»), — писал политик, историк и публицист Павел Милюков. — Уступки власти не только потому не могли удовлетворить общество и народ, что они были недостаточны и неполны. Они были неискренни и лживы, и давшая их власть сама ни минуты не смотрела на них как на уступленные навсегда и окончательно».

Но пессимизм преждевременен. Возможно, Владимир Путин со свойственным ему упорством как раз и станет первопроходцем. Найдет особый, новый, быстрый и бескровный путь к цивилизационным вершинам. Но если нет, то пусть уж лучше царит застой. Он, конечно, тоже не избавляет от рисков. Но хотя бы не добавляет новых.