— Тсс! — произнес Клаус. — Тише!

— Что случилось?

— Кажется, внизу, у домов, кто–то есть.

Теперь и Фриц услышал шаги. Сердце его забилось.

Нарушитель границы? Ой поднял автомат и начал напряженно всматриваться в темноту. Через секунду различил медленно приближающуюся фигуру человека. Ночь прорезал луч фонарика Клауса.

— Стой! Руки вверх!

Смущенно улыбаясь, в луче света жмурился учитель Восольский. Вытащив руки из кармана, он поднял их над собой.

— А–а, это ты, Вальтер! — Ствол опустился. — Подойди.

— Черт возьми! — облегченно вздохнув, произнес учитель. Посмотрев обоим в лица, он подошел ближе. — Ах, это вы! Добрый вечер.

Они поздоровались.

— А что ты все–таки здесь делаешь? — спросил Клаус.

— Решил помогать вам не только на словах. Если уж я стал членом группы содействия пограничникам, то должен что–то делать. Вот я и решил обойти деревню.

— Правильно, — заметил Клаус, — однако выходить за пределы деревни не следует. Это может тебе дорого обойтись.

— Знаю, знаю. Но понимаешь, стою я там внизу, у последних домов и вдруг слышу что–то. Думаю, надо посмотреть. Знай я, что это вы, не пошел бы.

— Учти на будущее. Днем — другое дело.

— Конечно, если каждый будет шляться по ночам, где ему вздумается, вас это будет отвлекать. Ясно! Но как получилось, что в наряде сразу два ефрейтора? Что, здесь особенно важный участок?

— Иногда бывает, — прошептал Фриц. — Знаете, люди в отпуске, да и…

— А–а–а… — Восольский потер руки. — Хорошая погодка выдалась сегодня. Вам до утра стоять?

— До четырех. Это еще ничего…

Фриц не успел кончить фразу: Клаус больно наступил ему на ногу и сказал:

— Нам, пожалуй, пора идти. Ну, Вальтер, учти и в будущем не выходи за пределы деревни!

Они подождали, пока перестали слышаться шаги Восольского. Потом пошли в направлении часовни.

— Скажи, пожалуйста, ты, вероятно, думаешь, что я свои ноги выиграл по лотерее? — прошептал Фриц.

— Что значит «выиграл по лотерее»? Чудак человек! Выкладываешь все первому встречному! Какое Вальтеру дело до того, через сколько времени мы сменяемся.

— Брось! Вальтер занимается с нами. На заставе он свой человек, а по ночам добровольно делает обходы. Ты что, подозреваешь его? Может быть, думаешь, он хочет перейти на ту сторону?

— Не болтай! Рассуждаешь как ребенок! Ты прекрасно понимаешь, что в такие дела никто не должен лезть!

— Но это же комедия! Если ты в каждом будешь видеть шпиона, далеко пойдешь.

Клаус обозлился.

— Не преувеличивай, Фриц! Кто говорит о шпионах? Доверять надо, но не слепо! Ты по секрету говоришь что–то одному, тот другому, а через пару дней об этом знает вся деревня. Запомни одно: о том, когда и как долго ты стоишь на посту, не должен знать даже твой сосед по койке, дорогой мой. Ты ведь знаешь, сколько было неприятностей из–за того, что пограничники не умели держать язык за зубами!

— Я не нуждаюсь в твоих поучениях, — раздраженно ответил Фриц. — Все это мне без тебя давно известно.

— Значит, неизвестно, иначе ты бы не стал болтать. Они молча дошли до часовни и заняли свои наблюдательные посты.

* * *

У Болау зрела мысль, которая с каждым днем все сильнее овладевала им. Мюнх казалась ему воплощением счастья, пределом мечтаний. В последнее время она по глазам угадывала каждое его желание. Образы жены и ребенка стирались в памяти. Изощренные ласки Мюнх отодвигали все на второй план.

Болау стал чаще бывать у нее и со временем забыл о всяких мерах предосторожности. Начал даже подумывать, что неплохо было бы провести у нее отпуск. Он понимал, что это связано с большим риском, но идея захватила его, и он уже был не в силах противостоять ей.

…Болау сидел на кровати и еще и еще раз старался все обдумать. Казалось, все предвещало успех. Вчера он получил письмо от жены. Она опять упоминала о материальных трудностях. Из последнего жалованья Болау выслал ей всего двести марок.

Сейчас Болау думал не о письме, а о том, как лучше использовать его для осуществления намеченных планов. Ведь многие видели, что он получил письмо. На следующий день Болау решительно надел фуражку и направился к командиру.

— Что у вас, товарищ Болау?

— Вчера получил письмо от жены. Сын серьезно заболел. Нельзя ли мне съездить домой? В понедельник утром вернусь.

— Сочувствую вам, товарищ Болау. Что с вашим ребенком?

— Не знаю… Жена не написала, что с ним. Берген перелистал караульную ведомость.

— Письмо с вами?

— Нет. К сожалению, я его сжег. Не имею обыкновения хранить письма. Мне его принес сам гауптфельдфебель.

«Если мальчик действительно болен, Болау следует отпустить», — решил про себя Берген.

— Хорошо, можете ехать. Пусть гауптфельдфебель занесет вас в книгу отпускников. В понедельник с первым поездом вернетесь.

— Спасибо, товарищ младший лейтенант!

* * *

Гейнц Заперт ворочался в постели. «Я должен все рассказать! Никто меня не съест…»

— Не хочешь погулять? — спросил Гейнца Юрген Гросман. — Ты ведь свободен.

— Нет.

Юрген продолжал работать над своим докладом к следующему собранию молодежи. Неожиданно к нему подскочил Заперт. Лицо его выдавало сильное беспокойство.

Юрген отложил ручку в сторону и посмотрел Гейнцу в глаза.

— Ну, выкладывай! Я давно уже приметил, что тебя что–то волнует.

Заперт решился.

— Юрген, скажи, можно ли назвать дружбой такое: ты знаешь о свинстве и молчишь, потому что его совершил твой приятель?

— Смешно! Ты сам знаешь.

— Отвечай, не увиливай.

— Ну, если ты настаиваешь, пожалуйста. Все мы должны помогать друг другу. Но покрывать свинство… Это не дружба. Этим не поможешь. Наоборот, сам станешь соучастником. Вот так.

Заперт уставился в стол.

— Ты что–нибудь утаил? — спросил Юрген.

— Да. Но больше молчать не могу. Скажи, как мне быть?

— Но я же ничего не знаю! О чем идет речь? — Юрген схватил Гейнца за руку. — Рассказывай!

— Юрген, я… я знаю, кто разбил окно в часовне и повредил крест. Я присутствовал при этом… Это Вилли Болау…

— И ты участвовал в этом деле?

— Нет. Разве это имеет значение. Гросман подскочил на стуле.

— Ты должен рассказать все! Болау сегодня поехал домой, сказал, что у него болен сын. А если он лжет?