противопоставления русской языческой теологии греческой христианской. Это особенно четко выступает при анализе известного пантеона Владимира. В государственный пантеон, реальным воплощением которого были тщательно оформленные идолы на центральной площади Киева y самых стен великокняжеского двора, не были включены такие архаичные народные божества, как Род и Волос. Род как владыка вселенной мешал первенству Перуна и был исключен из пантеона. Волос, 'скотий бог', был, очевидно, слишком связан с земным началом, с торговлей и, по всей вероятности, был слишком демократичен, общенароден для жреческого окружения княжеской верхушки. Новый русский пантеон был противопоставлен христианскому, но противопоставлен таким образом, что он был и сопоставим с христианским (за исключением Перуна):

Бог-отец, творец мира Стрибог - 'бог-отец' (он же - Сварог, т. е. 'Небесный')

Бог-сын, Иисус Христос Дажьбог - бог-сын небесного бога Сварога (ему придан Хорс, бог светила Солнца)

Бог дух святой Крылатые фантастические животные - птицы (Семаргл, грифон-Див)

Женское божество - Богиня плодородия Макошь богородица Мария

Жрецы, придумавшие новый пантеон, пытались, судя по приведенным сближениям, уменьшить внешнее различие между язычеством и христианством.

В нашей науке оставался почти незатронутым вопрос о жреческом сословии в древней Руси, а между тем роль и значение этого сословия в языческом государстве были очень велики. Язычество давно уже переросло формы примитивного деревенского знахарства и развивалось и усложнялось параллельно усложнению социальной структуры. Вероятно, уже при возникновении грандиозных общеплеменных святилищ сколотского времени (VI - IV вв. до н. э.) сложились какие-то группы жрецов-волхвов, которые должны были организовывать обрядность 'события', руководить процессом языческого богослужения, осуществлять гадания и производить жертвоприношения. Они составляли мудрые календари, знали 'черты и резы', хранили в памяти мифы, восходившие, по крайней мере, к бронзовому веку. Волхвы должны были быть близки к племенной знати, а, может быть, и составлять часть её; можно думать, что 'светлым князьям' племен могла принадлежать и верховная жреческая власть в племени.

Общим названием жрецов было 'волхвы' или 'волшебники', но, судя по разветвленности терминологии, в составе всего жреческого сословия было много различных разрядов. Известны 'волхвы- облакопрогонители', те, которые должны были предсказывать и своими магическими действиями создавать необходимую людям погоду. Были волхвы-целители, лечившие людей средствами народной медицины; церковники признавали их врачебные успехи, но считали грешным обращаться к ним. Существовали 'волхвы-хранильники', руководившие сложным делом изготовления разного рода амулетов-оберегов и, очевидно, орнаментальных символических композиций. Творчество этой категории волхвов могут изучать как археологи по многочисленным древним украшениям, служившим одновременно и оберегами, так и этнографы по пережиточным сюжетам вышивки с богиней Макошью, молитвенно обращающейся к небу, богинями весны, едущими на конях 'с золотой сохой' и многочисленными символическими узорами. Из археологически известной продукции волхвов-хранильников XII в. интересны комплексы талисманов, созданные, очевидно, для свадебного убора невесты. В состав единого комплекса входят: сидящая птица (символ семейного гнезда), ключ - символ сохранности имущества, челюсть хищника (символ охраны от зла), гребень (связан с символикой чистоты и здоровья) и две ложки - устойчивый символ сытости: одна ложка - жене, другая - мужу.

Эти примеры - лишь незначительная часть 'волшебной' (от 'волхва') изобретательности волхвов- хранильников. Вполне возможно, что волхвы высшего ранга, близкие к таким хранильникам по своему знанию языческой космогонии, руководили созданием таких сложных и всеобъемлющих композиций, как збручский Род-Святовит.

Кроме волхвов-ведунов, существовали и женщины-колдуньи, ведьмы (от 'вЪдать' - знать), чаровницы, 'потворы'. Интереснейший разряд волхвов составляли 'волхвы-кощунники', сказители 'кощюн' - мифов, хранители древних преданий и эпических сказаний. Сказителей называли также 'баянами', 'обаятелями', что связано с глаголом 'баять' - рассказывать, петь, заклинать. Источники нередко говорят о многолюдстве тех сборищ, на которых кощунники исполняли свой репертуар. Слушатели вместо того, чтобы 'злословного кощюньника биюще отгнати', внимательно слушают волхва (возможно, исполнявшего под аккомпанемент гусель), 'но не токмо дивятся зряще, но и словеси их (сказителей) извыкли' и повторяют усвоенное на своих пирах. Благодаря этому и дошли до нас от поколения к поколению древние сказания, превратившиеся в 'волшебные' сказки, которые еще недостаточно изучены с точки зрения отражения в них архаичной языческой мифологии. Для показа тех возможностей, которые открывает изучение фольклорного фонда, приведу один пример. В княжеском кургане Чернигова Черной Могиле, относящемся к эпохе Святослава, был найден турий рог, окованный позолоченным серебром с вычеканенными на нем фигурами и узорами. Анализ сюжетов чеканки показал, что на ритуальном роге изображен миф о смерти сказочно- былинного Кощея Бессмертного и об освобождении от его власти Анастасии Прекрасной, связанной в сказках с расцветом весенне-летней природы. В победе над мертвящим началом Кощея участвуют представители высших вещих сил и прежде всего грифонообразный Див.

По многим признакам повествование об освобождении Анастасии (греч. 'воскресение', 'возрождение'), дочери Димитрия, близко к античному мифу об Аиде и похищенной им Персефоны (дочери Деметры), с которой связан весенне-летний расцвет природы. Кощей полностью отождествляется с Аидом, повелителем царства мертвых, так как 'кощьное' означало мир мертвых, преисподнюю. Датировка сказочного сюжета известного по записям XIX в., определена ритуальным княжеским рогом середины X в., а сам сюжет в свою очередь оказался близок к архаичному индоевропейскому мифу глубокой древности, с греческим вариантом которого славяне могли познакомиться при участии греков-язычников, быть может, еще в 'трояновы века', когда вплотную соприкоснулись с грекоязычным населением черноморского 'лукоморья'. Обработка и распространение мифов было делом 'волхвов-кощунников', достаточно образованных для того, чтобы знать греческий фольклор и в греческом имени Анастасии сохранить семантику образа языческой Персефоны.

Тончайшим образом разработанная символика оковки ритуального рога свидетельствует о глубокой продуманности всех деталей мифологического повествования и композиции в целом, идеей которой было торжество жизненного начала. Скульптурные теологические композиции, раскрывающие представления о макрокосме, сложная система обороны от духов тьмы и зла посредством воспроизведения макрокосма в его динамической закономерности, сложение (вероятнее воскрешение) архаичных мифов, отразившихся в сказках, в былинах и в изобразительном искусстве X в., - все это результаты деятельности жреческого сословия IX - X вв.

Возможно, что именно в жреческой 'кощунной' среде была разработана в свое время интереснейшая и верная в своей основе периодизация первобытных верований, использованная автором поучения начала XII в., в самом заголовке которого содержится элемент историзма, 'Слово… о том, како първое погани суще языки кланялися идолом и требы им клали…' Автор, как уже говорилось, отразил и стадию первобытного дуалистического анимизма охотничьего периода и стадию земледельческого монотеизма и последнюю фазу язычества эпохи военной демократии - культ божества грозы и войны. Автору антиязыческого поучения неоткуда было взять такие сведения; их нет ни в византийской, ни в русской церковной литературе. Единственно, что остается допустить, это использование им каких-то жреческих припоминаний или писаний (?).

Анализируя фрагменты русского летописания IX - X вв., уцелевшие в позднейших компиляциях- сводах, можно утверждать, что в языческом государстве Руси велись свои летописи. Первые следы киевского летописания относятся к концу IX в. (867 - 875 гг.) и относятся к деятельности киевского князя Осколда, вероломно убитого варягом Олегом в 882 г. В этих отрывках нет никакого следа христианства и явно ощущается антиваряжская настроенность автора. Вторично языческую (и тоже антиваряжскую) летопись мы видим в описании княжения Игоря и Ольги (912 - 946 гг.). Здесь прославляется мудрость и волшебная сила волхвов, которые предрекли неумолимую смерть Олегу от своего коня, что равнялось мифологическому предсказанию смерти Кощея от своей стрелы и реальной клятве при заключении договора 944 г., где говорится, что нарушители клятвы 'посечени будуть мечи своими, от стрел и от иного оружья