- Скажите мне, пожалуйста, когда должен приехать отец? - спросила она, в смущении переминаясь на пороге.

Я ошалело вскочил, по-прежнему не зная, как держать себя с этой девушкой, и ответил на ее вопрос гораздо многословнее, чем требовалось, не смея к тому же предложить ей войти и присесть.

Меня мама послала,- робко объяснила она, но глаза ее смотрели прямо в мои глаза.- Вам у нас скучно, и вы поэтому все время сидите взаперти. Мама говорит, что, если вы будете работать после заката, вы заболеете.

- А что же мне еще делать после заката? - поинтересовался я.

- Если хотите, можете поразговаривать со мной… Или погулять. Навестить друзей.

- У меня больше нет друзей,- признался я честно.- Мне не к кому пойти. А гулять я гуляю достаточно, когда иду с работы.

- Вам было веселее там, на Уэллсли-стрит,- сказала она с улыбкой. И, словно что-то вспомнив, повернулась и пошла на веранду.- Пойду посмотрю, нет ли писем.

Я остался ждать ее, прислонясь к косяку. Она напевала на свой манер, без мелодии, как обычно по вечерам, перед сном. Я знал, что наверху, окнами на пустынную улочку, располагается ее комната с балконом, густо заросшим красной глицинией. Мне слышно было, как она поет или отчитывает младшую сестру, как выходит на балкон - оттуда доносился короткий возглас вспугнутой птицы, когда она отвечала на чей-то зов снизу: «Giacи!»

Она вернулась с веером писем и остановилась передо мной, пытаясь завязать ключик в край своего сари.

- Почтовый ящик доверен мне,- с гордостью сказала она и добавила, погрустнев, разглядывая надписи на конвертах: - Только мне никто не пишет.

- А кто вам должен писать?

- Люди. Зачем же почта, как не затем, чтобы получать письма от людей, которых не видишь?

Я смотрел на нее, не понимая. Она тоже задумалась, прикрыв веки, испуганная чем-то.

- Мне показалось, я сделала грамматическую ошибку,- объяснила она свое волнение.

- Никакой ошибки.

- Тогда почему вы на меня так посмотрели?

- Я не очень хорошо вас понял. Как это вы ждете писем от незнакомых людей?

- Так не может быть, да? Вот и отец говорит то же самое. Отец говорит, что вы очень умный, это правда?

- Я глупо улыбнулся, попытался сострить, а она предложила: Хотите посмотреть террасу?

Я с радостью согласился, я уже давно мечтал попасть на крышу дома, вволю наглядеться на небо, на купы кокосовых пальм, на сад, увидеть сверху весь этот квартал - сплошные виллы и парки, где я поначалу пропадал целыми днями.

- Я могу пойти прямо так, как есть?

Теперь она смотрела, не понимая. Я объяснил:

- Без воротничка, без пиджака, в теннисках на босу ногу.

Она смотрела все так же. Потом вдруг спросила со жгучим любопытством:

- У вас как ходят на террасу?

- У нас нет террас.

- Что, совсем?

- Совсем.

- Как это, должно быть, грустно. А солнце, где же вы тогда видите солнце?

- На улице, в поле, где придется.

Она на минуту задумалась.

- Поэтому вы белые. Это очень красиво. Я бы тоже хотела быть белой, но это невозможно, правда?

- Не знаю, но похоже, что так. Разве что пудриться.

Она сделала презрительную мину.

- Пудра смывается. Вы пудрились, когда были маленьким?

- Нет, у нас никто не пудрится, когда маленький.

Она просияла.

- Кто пудрится, тот заболевает. И Толстой так говорит.

Я посмотрел на нее, наверное, совсем ошалело, потому что она тут же приняла очень серьезный вид.

- Граф Луи (она произнесла Lew по-английски) Толстой, великий русский писатель, вы не знаете? Он очень красиво пишет; и потом, он был очень богатый, но под старость все оставил и ушел в лес, совсем как индиец…

Тут она вспомнила про свое намерение повести меня на террасу. Мы стали подниматься по лестнице, мимо женских комнат, я - в смущении, она - пытаясь говорить нарочито громко. (Для мамы, как она призналась мне позже, показать, что она меня «развлекает»: госпожа Сен ночи не спала, терзаясь, что я остался без «развлечений», то есть без патефона и без друзей.) Наверху было потрясающе. Я бы никогда не подумал, что мир выглядит совсем по-иному, если смотреть с крыши, так тиха отсюда была наша цитадель, так зелен квартал. Я каждый день проходил под деревьями Бхованипора, но не представлял, что их такое множество. Я перегнулся за парапет и стал смотреть вниз, во двор. Вспомнил день, когда увидел, как Майтрейи катается от смеха по крыльцу. Кажется, с тех пор прошли годы. Годы прошли и с тех пор, как Майтрейи боязливо встала в дверях моей комнаты с вопросом: «Скажите, пожалуйста, когда должен приехать отец?»… Я по-прежнему не понимал ее. Теперь она казалась мне ребенком, дикаркой. Меня очаровывали ее речи, этот наив, эта скачущая логика мысли, и еще долгое время спустя я искренне считал, что превосхожу ее по развитию.

- Моя сестра не очень хорошо говорит по-английски,- сказала она, подводя ко мне за руку Чабу.- Но все понимает. Она просит вас рассказать ей сказку… Я тоже люблю сказки.

На меня снова нашло оцепенение, я стоял перед этими двумя девочками, которые держались за руки, под вечереющим небом, какого я никогда прежде не видел, со странным ощущением сна, мгновенной смены декораций. Как будто кто-то внезапно поднял занавес. Или перемена была во мне?

- Я давно не читал сказок,- ответил я после довольно долгой паузы.- Но даже не в этом дело: из меня плохой рассказчик. Нужен особый дар, чтобы рассказывать сказки. Это не каждый умеет.

Их личики выразили такое искреннее огорчение, что я почувствовал себя виноватым и стал думать, а не помню ли я все же какую-нибудь сказку из детства? Но ни одна не приходила мне на ум. Я обозвал себя бестолочью и от сознания собственной ограниченности совсем потерялся. Быстро перебрал в памяти: Перро, Гриммы, Андерсен, Лафкадио Херн… Мне казалось, что все они слишком известны, не рассказывать же им историю про Красную Шапочку, или про Спящую царевну, или про Зачарованный клад. Я хотел припомнить какую-нибудь неизвестную сказку, с приключениями и разными перипетиями, чтобы понравилось и Майтрейи. Что-нибудь достойное интеллигентного, начитанного юноши; что-нибудь оригинальное, сильное, символическое. Но именно ничего символического мне и не приходило в голову.

- Расскажи мне сказку про дерево,- сказала Чабу и взглянула на сестру - правильно ли она выразилась.

Я решил, что смогу сымпровизировать, и начал:

- Росло однажды дерево, а в корнях этого дерева был зарыт клад. Один рыцарь…

- Что такое рыцарь? - перебила Чабу.

Сестра объяснила ей по-бенгальски, а я тем временем судорожно прикидывал, что сказать дальше.

- Одному рыцарю ночью приснилась фея и указала ему место, где зарыт клад. - Я понимал, что несу чушь, мне было стыдно глядеть на сестер, и я нагнулся, как бы завязать шнурки.- С помощью волшебного зеркальца рыцарь нашел клад.- Продолжать я был не в силах. Мне казалось, что Майтрейи угадывает мой провал, но, покосившись на нее, я заметил, что она слушает очень внимательно и, по-видимому, с большим интересом.- Каково же было его удивление, когда он увидел, что под деревом сидит настоящий дракон - глаза горят, из пасти дым.- Я покраснел при последних словах. - Тогда рыцарь…

- А дерево? - перебила Чабу.- Что сказало дерево?