Всех удивляло то, что Степанов, делая уверенно и, как казалось, легко блестящую советскую карьеру, оставался беспартийным. Болтали об этом много и, конечно, подозревали тайную связь его с НКВД. Некоторые из педагогической среды побаивались работать под его рукою, но большинство шло к нему охотно: он умел обеспечить работников жизненными благами, в силу чего отбирал себе лучших, а на шепоты вокруг себя не обращал никакого внимания.

— Издыхающие раки в ведре тоже «шепчутся», и когда «перешепнутся» — дохнут. Те, кто этого себе желают, шепчитесь, а кто хочет жить, — работайте. Хорошие работники необходимы самой партии. Смею считать себя в их числе. Дальнейшее комментариев не требует.

Ученики ремесленного училища были выведены из города пешком утром, в день его сдачи. Ребят конвоировали энкаведисты и, по так и не узнанной причине, перестреляли их большую часть из пулеметов, отойдя всего километров двадцать от города.

Но Степанова с ними не было. В эту ночь он с женою исчез, чтобы вечером того же дня появиться в немецкой комендатуре и предложить там свою службу.

Теперь городская интеллигенция была поражена его новым обличием: энергичный и деятельный советский активист Степанов оказался кадровым есаулом Уральского казачьего войска, уцелевшим при разгроме Дутова, годы скрывавшимся у киргизов в песках, и возвратившимся в советский мир под своей настоящей фамилией. В немецкую комендатуру Степанов представил свой послужной список царской армии и несколько других, подтверждающих документов. Там, конечно, за него схватились и назначили начальником полиции первого городского района.

Снова зашептали:

— Засланный…

Некоторые завистливо восклицали:

— Вот это так ловкач! Как завернул?!

Степанов же и здесь, на новом месте, показал себя образцовым организатором и был на лучшем счету у немцев.

— Нет, робеете, господа студенты, теперь уже робеете, — твердо, но не запальчиво продолжал Степанов, — почему у меня в полиции ни одного вашего нет? Ведь голодаете, побираетесь, а я хороший паек даю, в столовой сытно кормлю, обмундирование новое, студентам исхитрился бы и еще чего добавить. Мне нужны дельные интеллигенты. Учитесь у немцев: у них доктора философии полицейскими инспекторами служат. А вы не только что крови, но и неизбежной в нашей работе грязи боитесь. Эх, вы, интеллигентные белоручки!

— Виселица на базаре, вот что нас отталкивает. Операции эти ведь русская полиция обслуживает, — ворчал Таска.

— За три месяца на ней повисло только двое: один вырезал семью в шесть человек, считая детей, другой ограбил и изнасиловал, — постукивал каблуками, усевшись на ящике, Степанов. — Стоило? На мой взгляд, стоило. Жаль только, что мало. Немцы не дают, а я бы еще десятков пять из сидящих у нас под замком вздернул. Кстати, вот тебе, дядя Ваня, подарочек на новоселье, — вынул Степанов из кармана шинели два пистолета, — при каждом две обоймы. Но патронов мало, всего один коробок. С пистолетами плохо — немцы сами расхватывают, зато винтовок у меня сейчас сколько хочешь! Автоматы и гранаты тоже есть. Получили два грузовика трофеев из-под Грозного. Завались теперь этим добром. Присылай сегодня же к складу своих ребят, как стемнеет, — сколько хочешь выдам. И сопровождающего по городу дам.

— Вот за это спасибо, друг, — схватил в обе руки пистолеты Вьюга. — Это услужил! Нуждаемся. В городу винтовка ни к чему, в карман ее не сунешь. Теперь дело веселей пойдет. Спасибо и за прочее. Сегодня же у тебя наши будут, в ночь транспортируем на базу, сколько подымем, — он любовно отер оружие рукавом и положил его на полку буфета. — Ты, Арина, не ошибись случаем, заместо ложек к борщу этого гостям не положи, — подморгнул он единственным глазом бабе.

Броницын, завистливо смотревший на пистолеты в руках Вьюги, перевел на Степанова холодный, почти враждебный взгляд.

— А известно ли почтенному начальнику полиции, как говорят в палате лордов, что в городе действует подпольная советская радиостанция? — холодно-насмешливо спросил он офицера.

— Известно, — тоже холодно, но спокойно и с достоинством ответил тот.

— Да? — с нарочитым удивлением вскинул брови студент. — Ее местонахождение и работающие на ней, может быть, тоже известны?

— Тоже известны, — так же спокойно, почти небрежно промолвил Степанов.

— Тогда разрешите спросить господина начальника полиции, что он намерен предпринять?

— Извольте, выждать некоторое время, а потом ликвидировать всю банду при помощи вашей уважаемой организации. — Насмешливо, подражая тону Броницына, раздельно проговорил Степанов. — Объясню почему: выжидать надо, потому что работает на ней техник, мелкая рыбешка, а над ним стоит неизвестная нам щука, и эта щука рано или поздно выявит себя в поле нашего наблюдения. Это поле — именно радиостанция.

— Рано или поздно. Первую часть формулы с успехом можно отбросить. Поздно будет.

— Наблюдение мы ведем своими силами, не сообщая немцам, — пропустив мимо ушей колкость, продолжал начальник полиции. — Своими же, вернее вашими силами, проведем и ликвидацию в нужным момент. Снова объясню почему: оперативные действия русской полиции всецело подчинены беспрерывно торчащему в моем кабинете, вернее, сидящему у меня на шее немецкому унтер-офицеру. Я полностью под его контролем. Получив сведения, немецкое гестапо или «фельджандармерия» сами поведут операцию и про…ут, — стукнул он по столу кулаком, — так же, как про…али организатора подолья генерала Книгу. Ведь прямо на золотом блюде я его им подал! Берите тепленького, в постельке! — с неожиданной страстностью выкрикнул Степанов, — а они замотали дело по своим «абтейлюнгам», где в каждом советский осведомитель имеется. Ну и драпанул вовремя Книга!

— Мы-то ловить мух не будем, — впился в Степанова горящим, как уголек, глазом Вьюга, — давайте нам адрес и прочие сведения, господин есаул.

— Нет нужды затруднять уважаемого начальника полиции, — в том же насмешливом тоне вмешался Броницын, — Таска, докладывай атаману!

Отогревшийся и зарумянившийся от двух стопок водки студент комом проглотил заполнявшую его рот кислую капусту, утер рукавом губы и, солидно кашлянув, начал:

— Мавринская улица номер два. Почти рядом вот с этим домом. И дом схожий: большой, двухэтажный, что на улицу, тот пустой, в него бомба попала, а во дворе флигелек, где прежде прокурор жил. Ход с улицы и тоже, как здесь, со двора, через пролаз из парка культуры. Работают двое: радист- техник обкома Зуев и наш Плотников, нынешний завжилотделом.

При этих словах Таски Броницын с многозначительной улыбкой посмотрел на Мишку:

— Вот он твой «исполнитель»!

— Зуев и живет там, а Плотников только по вечерам приходит, — торопливо продолжал Таска, входя постепенно в привычную ему роль всезнайки.

— Известно ли вам все это, господин есаул? — снова углом рта обронил Броницын.

— Наши агентурные сведения полностью совпадают. Более того: мне известно, что аппарат портативный, из обкома. Зуев выкрал его в первую ночь по занятии города немцами. В сутолоке всеобщего грабежа это было легко. Известно и другое: Плотников пролез в завы жилотдела по заданию и по заданию же раздает квартиры, ведя адресные списки работающих у немцев, дислокацию воинских частей, складов и так далее. Некоторые из этих списков мне доставлены. Имею и копии без шифра и зашифрованные. Но кто шифрует — этого мы не знаем. Пока. — Добавил после паузы Степанов.

— И я все это тоже знаю, — обидчиво проговорил Таска, — и даже кто шифрует — знаю.

— Кто же? — впился в него глазами Степанов.

— Энкаведист какой-то.

— Какой? Фамилию или хоть приметы?

— А черт его знает. Красивый.

— Красивых много, откуда у вас эти сведения? — допытывался Степанов.

Таска смешался, покраснел и молчал.

— Не волнуйтесь, господин есаул, — погладил Таску по плечу Броницын, — тут политика слилась с