года членами общины, которые не видели самого преподобного, но были знакомы с его непосредственными преемниками и использовали как письменные (по преимуществу коптские) источники, так и устную традицию. Хотя время, в которое был создано это Житие, вне всяких сомнений, надожило на него известный отпечаток, оно, Житие, запечатлело немало черт, характерных для образа мыслей предыдущего поколения, что придает ему особенную ценность. Что же касается дошедших до нас коптских его версий, то они куда сильнее обусловлены временем написания и, в целом, уже не столь близки к первоисточникам, хотя и содержат порою не выявлявшиеся дотоле отдельные детали и истории, имеющие непосредственное отношение к подлинной традиции.

Вознамерившись стать монахом,[46] Пахомий отправляется к старому отшельнику, человеку Божию и подражателю святых Паламону, желая удалиться от мира (?????????) вместе с ним. Вначале Паламон отвечает ему отказом, «ибо сие Божие дело весьма непросто». Он рассказывает ему о своей аскетической практике: летом он постится каждый день до вечера, зимою вкушает пищу через день, при этом никогда не употребляет елея и вина, пищей же ему служат только хлеб и соль, он бодрствует («как меня учили»), проводя полночи или всю ночь в молитве и в размышлении о Слове Божием. Когда же Пахомий, нисколько не смутившись услышанным, сказал, что с помощью Божией и по молитвам Паламона он надеется превозмочь все эти трудности, тот отворил ему дверь, принял и (вероятно, сразу же) облек его в монашескую схиму — ?????.

Упоминание здесь схимы может вызвать удивление. Однако в опубликованных Идрисом Беллом мелетианских папирусах, датируемых тридцатыми годами четвертого века, говорится о том, что мелетианские монахи, жившие в местности выше по течению реки неподалеку от Внешней Горы, уже носили ??????? (левитон или левитонарий), представляющий собой тунику без рукавов или с короткими рукавами, которая является составной частью схимы.[47] Вполне возможно, что до окончательного раскола мелетиане Белла являлись учениками Антония. Впрочем, период в семь лет (306313) представляется слишком непродолжительным для того, чтобы схима успела распространиться вверх по течению Нила до самого Хенобоскиона. Судя по всему, монашеское одеяние возникло еще до Антония.

В папирусах Белла мы может найти ряд других общих для «кафоликов» и «мелетиан» предметов, которые появились еще до раскола. К их числу мы можем отнести само понятие ???????,[48] использование слова ???? («остановка» или «обитель») в отношении монастырей (как отшельнических келий, так и общежитий)[49] и, вероятно, принятый как у греков, так и у коптов обычай называть главного монаха (согласно Беллу,[50] он мог и не быть священником) словом ???,[51] которое, разумеется, восходит к семитскому «авва». Появление этого обращения в монашеском Египте того времени представляется весьма примечательным. Надо заметить, что в Vita Prima Pachomii это обращение используется только при рассказе о событиях, происходивших после 330 года,[52] но, возможно, до этой поры Пахомий был слишком молод для того, чтобы его могли величать аввой.

Пахомий должен был передать своим ученикам традицию молитвенного бодрствования, которому его научил унаследовавший ее Паламон.[53] В основном он учил Пахомия отшельнической жизни. Хотя монахи того времени могли жить в самых разных условиях иногда старец воепитывал одного единственного ученика, порою монашеские кельи находились одна подле другой, порою складывалась своеобразная община — однако цели их всегда совпадали с целью Антония. Впрочем, в чем бы ни состояло обучение Пахомия, мы не должны забывать ни о том, как он обратился в христианство, ни о том, что первым его обетом было служение Богу и людям.

Когда Пахомий собирал дрова в пустыне, и в руки его вонзались колючки терновника, ему вспоминались гвозди, которыми были пронзены руки и ноги распятого Спасителя, и он надолго погружался в молитву.[54] Однажды он забрел дальше обычного и оказался среди развалин селения Тавенниси. Он стал молиться и неожиданно услышал голос: «Останься здесь и построй себе обитель, ибо многие придут к тебе для того, чтобы сделаться монахами». Ни минуты не сомневаясь в Божественности этого гласа, Пахомий вернулся назад и уговорил Паламона помочь ему построить небольшое жилище (????,), или хижину. После того, как жилище было построено, Паламон вернулся на свое прежнее место. Старец и ученик в течение какогото времени посещали друг друга, но вскоре авва Паламон умер.[55] После этого к Пахомию присоединился его старший брат Иоанн. Через некоторое время у них возникли известные разногласия: Иоанн предпочитал вести уединенную жизнь и считал, что обитель должна оставаться небольшой, Пахомий же желал расширить обитель, ибо провидел, что в ней появится множество насельников.[56]

Судя по всему, автор Vita Prima пытался связать в цельное повествование фрагменты традиции, лишенные связующих звеньев. Нет ничего удивительного, что некоторые эпизоды этого повествования вызывают у нас вопросы, на которые мы, к сожалению, не можем дать ответа. Рассказ автора Жития о духовной брани Пахомия вызывает в памяти брань, которую вел Антоний (язык повествования также свидетельствует о его знакомстве с Vita Antonii): внутренний конфликт с самим собой, борьба с демонами, приступающими извне, победное возрастание, при котором исполненная чудесного стадия совершенной веры постепенно уступает место покою совершенного знания, благодаря которому Пахомий «мог в чистоте сердца своего словно в зеркале созерцать Невидимого Бога».[57]

Здесь автор Жития подводит нас к историческому моменту: «В ту пору, когда Пахомий вместе с братьями собирал на острове тростник для своего рукоделия, он стал молиться, желая узнать совершенную Божию Волю, и увидел перед собою Ангела Господня (это первое видение Пахомия), который сказал ему: «Воля Божия в том, чтобы ты служил роду человеческому и воссоединял людей с Богом».[58]

Итак, если Антоний ищет совершенства, то Пахомий хочет прознать и исполнить совершенную Волю Божию.

Скорее всего, это видение имело место около 320 года. Более ранняя его датировка заставила бы нас сократить до минимума годы обучения Пахомия у Паламона и годы его самостоятельного подвижничества в Тавенниси. О том, что происходило впоследствии, вы узнаете из следующей лекции. Пока же мы лишь отметим, что киновийная жизнь, зачинателем которой был Пахомий, восходила к отшельничеству. Она переняла и его язык так, что через какоето время словами «монах» и «монастырь» вопреки их исходному значению — стали называть не только анахорета и его келью, но также киновита и его обитель.

* * *

Немногим ранее или позднее того же знаменательного 313 года богатый юноша, рано потерявший родителей и живший в Дельте, женился, поддавшись уговорам своего Дяди. Всю брачную ночь он убеждал свою супругу в том, что им следует предпочесть брачным отношениям целомудренную жизнь. Она согласилась с ним при условии, что они станут жить под одною крышей как брат и сестра. Так они провели восемнадцать лет, зарабатывая себе на жизнь выращиванием бальзама, пока, наконец, и ей не открылся подлинный смысл уединенной жизни. Он оставил ее в доме и поселился в построенных им «внутри горы Нитрийской» двух «куполообразных» кельях (?????), приходя два раза в год в свой прежний дом, чтобы свидеться со своей супругой. Это произошло немногим позже 330 года, поскольку Аммон (Амун) прожил в пустыне 22 года, когда же он скончался, Антоний, умерший в 356 году, видел, как душа его возносится на небо.[59]

Обитель Аммона находилась на самом краю Ливийской (Западной) Пустыни, там, где она образует северный, обращенный к Дельте, пологий выступ, находящийся возле местечка Пернудж или Нитрия, в девяти милях к югозападу от города Даманхура (Гермополь Парва), где жил епископ, управлявший всеми окрестными землями. Арабское название этого местечка ЭльБарнуги все еще находится в употреблении. Географическое положение ЭльБарнуги и «Житие» святого хорошо согласуются с позднейшей историей Нитрии, которая являлась подлинными вратами пустыни, связывавшими ее с миром. Именно здесь монашеское сообщество впервые было приспособлено к приходской системе диоцеза, обретя собственное священство и клир (надо заметить, что здесь пути анахоретов и киновитов отличались друг от друга не столь разительно, как у Антония и Пахомия). Местоположение Нитрии оставалось совершенно неизвестным до той поры, пока Ивлин Уайт (Evelyn White) не опубликовал в 1932 году свою работу «History of the