республиканцев) и минимум раз в год принимать причастие по англиканскому обряду (на что не могли пойти католики). Цель этого акта состояла в том, чтобы обеспечить места в муниципальных корпорациях, из которых и посылались депутаты в парламент от городов, за роялистами и англиканами. Акт «О единообразии» 1662 г. требовал от духовенства признания Книги Общих молитв в редакции, принятой при королеве Елизавете. Он обязывал всех священников заявить о том, что они «целиком и полностью согласны» с Книгой Общих молитв, а всех учителей в школах и университетах — о том, что они «признают литургию англиканской церкви в том виде, как она установлена законом». В результате примерно одна пятая духовенства, всего около двух тысяч священников, отказавшаяся признать акт «О единообразии», была смещена со своих мест.
За этими статутами, имевшими целью чистку рядов духовенства, последовали другие меры. Акт «О тайных молельнях» 1664 г. пресекал проповедническую деятельность неангликанских священников. [124] «Пятимильный акт» 1665 г. запрещал священнослужителям и учителям, не признавшим акт «О единообразии» 1662 г., приближаться «к любому большому или малому городу [125] или приходу, где они когда-либо проповедовали или жили», ближе чем на пять миль.
«Кодекс Кларендона» стал воплощением триумфа официальной церкви и роялистов, разбитых на поле боя во время гражданской войны. Последствия его можно найти даже в современной религиозной жизни Англии. Законы против диссентеров способствовали возникновению политических партий. Правительство стремилось с их помощью консолидировать всех сторонников монархии. В то же время оппозиционеры различного толка сблизились друг с другом. Таким образом, Реставрация не привела к национальному урегулированию, а скорее разделила Англию на две части, различные по интересам, культуре и мировоззрению. Конечно, они взаимодействовали друг с другом. Как писал Т. Б. Маколей и позднейшие авторы, поддерживавшие его точку зрения, «существовал большой рубеж, разделявший тех, кого иногда называли 'придворной партией', и тех, о ком отзывались как о 'сельской партии'». Естественно, что интересы людей, пользовавшихся покровительством власти или надеявшихся на таковое, отличались от интересов тех, кто не мог рассчитывать на подобное отношение. Но наряду с этим различием в политической жизни все резче обозначались линии раздела между консервативными и радикальными традициями, сохранившиеся до нашего времени. Начинается эпоха конфликта между партийными группами, получившими вскоре названия тори и виги [126]. Именно они определяли судьбы Британской империи до Первой мировой войны, в огне которой исчезли все разногласия.
Карл II не несет никакой ответственности за конфликт между консерваторами и радикалами.
На протяжении всего правления он упорно и последовательно стремился к терпимости и миру. В мае 1663 г. король попытался отложить на три месяца введение в действие акта «О единообразии» 1662 г., но епископы и юристы сорвали его планы. В декабре 1663 г. он выступил с первой Декларацией о веротерпимости, в которой провозглашал намерение использовать свою власть для облегчения положения диссентеров. Палата общин, недовольная сопротивлением, оказанным ей королем, решительно запротестовала, заявив, что не допустит, чтобы его действия «законодательно закрепили раскол в стране». В марте 1672 г. король пошел на огромный риск и провозгласил вторую Декларацию о веротерпимости, приостановив преследования всех нонконформистов и рекузантов [127] по делам, связанным с религиозными преступлениями. «Действие законов против папистов и нонконформистов не может быть приостановлено иначе, как актом парламента», — последовал твердый ответ палаты общин. Снова усилия Карла встретили ожесточенное сопротивление парламента, который напомнил королю о своей власти в решении религиозных проблем и пригрозил отказать ему в поддержке. Память о Кромвеле была еще слишком жива, и Карл II, как и подобает конституционному монарху, уступил. Защитникам прав парламента следовало бы помнить, что в этот критический период лишь король относился к диссентерам спокойно и сострадательно.
Но, впрочем, Карл II более других нуждался в терпимости и снисхождении. Жизнь двора стала одним непрекращающимся бесстыдным скандалом, тон которому задавал сам король, имевший огромное количество фавориток. Две его главные любовницы, Барбара Вилльерс, ставшая графиней Каслмейн, и Луиза де Керуаль, герцогиня Портсмутская, занимали все свободное время короля, позволяя себе вмешиваться в политику. Женитьба на португальской принцессе Екатерине Браганза, за которой было дано богатое приданое в виде 800 тысяч фунтов и морских баз в Танжере и Бомбее, ни в коей мере не помешала распутным увлечениям Карла. С женой король обращался в высшей степени жестоко — например, заставил ее принять леди Каслмейн в качестве своей первой фрейлины. Утонченная и преданная мужу Екатерина Браганза попыталась этому противостоять и однажды настолько вышла из себя, что у нее носом хлынула кровь и королеву в обморочном состоянии унесли в покои. Обе любовницы Карла вмешивались в дела, опустошали казну, и общество с облегчением восприняло известие о новой пассии короля, женщине из народа, необычайно красивой, с мягким характером, актрисе Нелл Гвин, которую на улицах приветствовали криками «протестантская шлюха». Графиня Каслмейн, Луиза де Керуаль и Нелл Гвин — лишь наиболее известные из фавориток короля. Распутная жизнь Карла позорила христианского монарха и более подошла бы какому-нибудь турецкому султану, который, впрочем, поспешил бы скрыть свои похождения за высокими стенами гарема.
Действия короля подавали дурной пример не только двору, который ему подражал, но и всей стране. Любители амурных авантюр, освободившись от гнета пуританской морали, вздохнули с облегчением. Парламент республики карал супружескую измену смертью; при Карле добродетельность и верность стали предметом насмешек. При этом не приходилось сомневаться, что основная масса населения, независимо от классовых различий, предпочитает безнравственность и вседозволенность, распространившиеся после Реставрации, жесткой дисциплине, господствовавшей в эпоху республики. Народ Англии не желал быть «Божьим народом» в понимании пуритан. Теперь он быстро спустился с оказавшимися для него непосильными нравственных высот, на которые его пытались поднять пуританские проповедники. Героический век политических потрясений и гражданской войны закончился. За периодом подъема с неизбежностью следует период упадка. Сам Карл II заметил, насколько измельчало новое поколение, окружающее его, по сравнению с благородными «кавалерами» и мужественными «круглоголовыми». Но вскоре ситуация изменилась. При дворе Карла появился молодой человек, младший офицер его гвардии, партнер короля по игре в мяч, завоевавший чувства леди Каслмейн, который в будущем вооружится мечом более острым, чем меч самого Кромвеля, и обратит его против врагов величия и свободы Британии. Джон Черчилль [128], сквайр из Дорсетшира, сражался вместе со своим отцом Уинстоном в рядах роялистов, был ранен, лишен поместья. Король не очень много сумел сделать для своих верных сторонников. Он безуспешно пытался убедить Кларендона включить сэра Уинстона в состав своего частного комитета по парламентским делам. Но для Джона Карл нашел место пажа при своем jiBope, а для его сестры Арабеллы — службу у герцогини Йоркской. Оба они воспользовались случаем сделать карьеру. Джон получил назначение в гвардию; Арабелла стала любовницей герцога Йоркского и родила ему сына, Джеймса Фитцджеймса, впоследствии прославленного полководца, герцога Бервика.
В Тайном совете столкнулись два видных политика, герцог Кларендон и Энтони Эшли Купер, получивший впоследствии титул графа Шефтсбери. Оба они обладали замечательными способностями, имели сильный характер, но были совершенно разными людьми. Шефтсбери окунулся в революционные события, когда ему было восемнадцать лет. Впоследствии он так сказал об этом: «Я уже не стремился к миру, но нашел себя в буре». Эшли сражался на стороне «круглоголовых», затем сотрудничал с Кромвелем. Будучи одним из вождей пресвитериан, он имел влияние на Монка и способствовал Реставрации. Чтобы подняться к высотам власти, ему потребовалось время, но в середине 1660-х гг. он был еще сравнительно молод [129] и твердо знал, чего хотел. Среди тех, кто работал в правительствах и Протектората, и Реставрации, Шефтсбери был самым влиятельным. Никто лучше него не разбирался в политических идеях своего времени. Хотя Шефтсбери был лидером пресвитериан, он так же хорошо понимал позицию индепендентов. Вот почему в Совете он был первейшим защитником веротерпимости и, несомненно, поддерживал короля во всем, что тот предпринимал в этом направлении. Он всегда помнил об армии и знал, как ее использовать. Он также внимательно относился к проблемам лондонского Сити, прекрасно помня, какую решающую роль сыграл этот район в великих событиях недавнего прошлого. На протяжении всего правления Карла II Шефтсбери защищал Сити, а Сити стоял за
