– Я здесь, – поцеловала она Вира в щеку. – Все хорошо. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Он взрослый, сильный и умный. Ему не нужна защита от чего-то столь эфемерного, как сны.
– У меня тоже бывают кошмары, – обняла его Элиссанда. – Иногда мне видится, что я Прометей, на веки вечные прикованный к скале. При появлении орла просыпаюсь, а потом, конечно, уже не могу уснуть и тогда мечтаю о Капри – прекрасном, далеком Капри.
У нее необыкновенный голос. Вир не замечал этого раньше. Но сейчас, когда она говорит во тьме, звучание ее слов прекрасно, как журчание воды для жителей пустыни.
– Я воображаю, что у меня есть собственная лодка, – нашептывала жена. – Когда солнышко и легкий ветерок, я выплываю в открытое море, засыпаю и становлюсь темной от загара, как рыбаки. А когда штормит, я стою на скалах и смотрю на бушующие волны, зная, что разгневанное море охраняет мое одиночество – и мою безопасность.
Вир уже не так жадно заглатывал воздух. Он понимал, что она делает. После внезапной смерти матери он так же старался для Фредди: обнимая брата за плечи, рассказывал, как ловить светлячков или ставить сети на форель, пока тот, расслабившись, не засыпал.
Но он никогда и никому не позволял делать это для себя.
– Разумеется, мечта была недостижимой, – продолжала Элиссанда. – Я всегда понимала, что вряд ли такое возможно. Даже если бы удалось уйти от дяди, мне пришлось бы зарабатывать себе на жизнь, а женщине никто не платит много. Я была бы вынуждена экономить, чтобы отложить сколько-нибудь на черный день, и считала бы себя счастливицей, если бы удавалось выкроить пару монет на билет до Брайтона.
– Но с грезами о Капри было легче жить дальше, – нежные пальчики провели по его скуле. – Это был мой огонек в ночи, мое избавление там, где не было спасения.
Вир теснее прижал к себе жену – он и не сознавал, что одной рукой обнимает ее.
– Мне известно все, что следует знать о Капри. По крайней мере, все, о чем считают нужным писать в путеводителях: история, рельеф, происхождение названия. Я знаю, что там произрастает и что водится у его берегов. Я знаю, какие ветры там дуют и в какое время года.
Элиссанда говорила, поглаживая мужа по спине. Тихими, почти гипнотическими словами она легко смогла бы его убаюкать, не будь их тела так притиснуты друг к другу.
– Так расскажи мне, – попросил Вир.
Пробуждения его чувственности нельзя было не ощутить. Но она не отодвинулась – наоборот, прижалась еще теснее.
– Сейчас там, наверное, людно. В одной книге писалось, что на острове есть поселение писателей и актеров из Англии, Франции и Германии.
Вир больше не мог сдерживаться. Он поцеловал жену в шею, расстегивая ночную рубашку. От прикосновения к гладкой теплой коже сердце пропустило один удар.
– Конечно, – продолжала женщина дрогнувшим голосом, – я совершенно не обращаю внимания на их присутствие, чтобы можно было сохранять иллюзию полупустынного рая, где нет ничего, кроме моря, чаек и меня самой.
– Конечно, – согласился Вир.
Он снял ее ночную сорочку, стянул через голову свою и устроился так, чтобы Элиссанда оказалась сверху.
– А ты, просыпаясь после ночных кошмаров, о чем думаешь? – спросила она еле слышно.
Дернув ленточку на косе, Вир распустил жене волосы, облаком накрывшие его лицо и плечи.
– Вот об этом, – пробормотал он. – Я думаю об этом.
Не об акте соития как таковом, но о присутствии другого человека. Об обволакивающей, укрывающей близости.
И в прошлый раз, в Хайгейт-корте, когда Виру приснился кошмар, он думал о ней. Как Элиссанда игнорировала запрудивших изрезанное побережье Капри иностранцев, так и Вир выбросил из головы их обоюдное неприятие и взаимное негодование, вспоминая только о сладчайших улыбках.
Чего только не сделаешь, чтобы пережить ночь.
Но сейчас эта женщина над ним, податливая и жаждущая. Сейчас она не только позволяет, но и побуждает его все глубже проникать в ее лоно. Постанывает и вздыхает от наслаждения, прижав губы к его уху, и от нежного дыхания вздымаются волны почти яростного вожделения.
И когда наступило освобождение, в нем был пламень, неистовство и всепобеждающее, почти восторженное забвение.
* * * * *
Легкое дыхание жены шевелило мужчине волосы. Ее сердце билось у него на груди. Нежные пальцы в темноте нашли и сплелись с его пальцами.
Обволакивающая, укрывающая близость.
Но все же в этом навевающем дрему тепле истинный покой ускользал от него. Что-то не так. Возможно, все не так. Виру не хотелось думать.
Теперь его убежищем стала ночь. Перед рассветом мрак сгущался, но в этой тьме были только сладкие объятия.
Вир пробормотал слова благодарности и позволил сну овладеть им.
* * * * *
На рассвете настало обычное деревенское утро: щебетали птицы, на пастбище позади дома мычали коровы, щелкали ножницами спозаранку приступившие к работе садовники.
Даже звуки, производимые самим Виром, были мирными и домашними: плеск воды, наливаемой в таз для умывания, негромкий стук выдвигаемых и задвигаемых ящиков, шорох отдернутых штор и открываемых ставней.
Жена все еще уютно спала в его постели, медленно и ровно дыша. Волосы цвета взошедшего солнца рассыпались по подушке. Одна рука лежала поверх покрывала, словно протянутая к нему.
Во сне у нее был такой невинный, просто ангельский вид – как у женщины, к которой можно питать простые, незамутненные чувства. Вир приподнял безвольную руку и устроил под одеялом. Элиссанда поглубже зарылась в постель, довольно улыбаясь.
Маркиз отвернулся.
Повернувшись к кровати спиной, он щелкнул по плечам подтяжками и надел жилет. Пошарив по стоявшему на комоде подносу, выбрал пару запонок. А затем вдруг почувствовал, что жена проснулась и наблюдает за ним.
– Доброе утро, – не поворачиваясь, поприветствовал он, сосредоточенно застегивая манжеты.
– Доброе, – отозвалась Элиссанда хриплым со сна голосом.
Вир больше ничего не сказал, продолжая одеваться. За спиной заскрипела кровать: должно быть, жена надевала ночную рубашку, которую он сегодня утром обнаружил под собою вместе с ленточкой для волос – тоненьким пастельным напоминанием о событиях этой ночи.
– Я отправляюсь на прогулку, – сказал маркиз, натягивая твидовый пиджак и по-прежнему не глядя на супругу. – Приглашаю пойти со мной, если хочешь.
То, что он собирается сказать, он предпочтет выложить подальше от дома.
– О, да, конечно, – оживилась Элиссанда. – С удовольствием.
Нескрываемое радостное возбуждение в ее голосе кнутом хлестнуло по совести.
– Буду ждать тебя внизу.
– Я быстро, – пообещала она. – Мне нужно только одеться и переговорить с сиделкой.
Остановившись у двери, Вир наконец посмотрел на жену. После сегодняшнего дня ему больше не видеть ее такой воодушевленной и полной надежд.
– Не торопись, – бросил он.
* * * * *
