– Да-а, – продолжал Вир, – неплохо будет отыметь тебя и излить свое семя на сторону. Но заметь – не на землю. Может, на твой мягонький животик. А может, на твою великолепную грудь. А если у меня будет по-настоящему плохое настроение, я, возможно, заставлю тебя проглотить его.

Элиссанда сморгнула, но не спросила, не шутит ли муж – надо полагать, не шутит.

После всего, что она натворила, маркиз вел себя вполне прилично с ней самой и очень мило с ее тетей. Он был замечательно решительным с дядей. И Элиссанда безоговорочно поверила в надежность и силу этого мужчины, уснув подле него в поезде.

Но когда вечером полураздетый лорд Вир затащил ее в глубины гардеробной, она испугалась:  слишком свежо было воспоминание о причиненной им боли. Сейчас этот страх вернулся. Разве со стороны мужа правильно требовать, чтобы она сняла одежду, при таком явно сердитом, а не любовном настроении?

– Вы уверены, – промямлила Элиссанда, – что не хотите отдохнуть?

– Разве я сию минуту не сказал, что желаю видеть тебя раздетой? – приподнял бровь маркиз.

– Но вы ведь ранены… и уже пять часов утра.

– Ты еще многого не знаешь о мужчинах, если рассчитываешь, что какая-то царапина на руке мне помешает. Давай, снимай с себя все и ложись в постель.

Ее голос становился все тише и тише:

– Сейчас, пожалуй, не лучшее время… В вас больше рома, чем в трюме пиратского корабля, и вы…

– И я хочу спать со своей законной супругой.

Элиссанда не подозревала, что муж может говорить таким тоном: слова звучали властно и весомо. Он не угрожал, но твердо давал понять, что жена не вправе отказывать.

Медленно выдохнув, Элиссанда направилась к кровати и скользнула под одеяло. Оказавшись в постели, она постаралась как можно незаметнее стянуть ночную рубашку, а затем, в знак повиновения, бросила ее рядом с кроватью.

Первое, что сделал муж – сдернул одеяло, полностью ее обнажив. Элиссанда закусила губу, заставляя себя не скорчиться от стыда.

Учащенно дыша, мужчина окинул обольстительное тело алчным взглядом.

– Раздвинь ноги, – мурлыкнул он.

– Нет!

– Ничего, раздвинешь, – ухмыльнулся Вир, потянувшись левой рукой к ширинке.

Пока он снимал брюки, Элиссанда закрыла глаза. Прогнулся матрас – это муж присоединился к ней в постели. Какое потрясение: их вытянувшиеся рядом обнаженные тела касаются друг друга везде.  

Везде.

– О да, покрепче зажмурься и вообрази, что это Фредди, – шепнул маркиз, горячим дыханием посылая ее нервам пронзительно-острые импульсы.

Элиссанда замотала головой и невольно охнула, когда обжигающие губы провели по уху. Он поцеловал ее у основания шеи, а затем прикусил это же местечко – собственническим, сердитым укусом.

Но больно не было. Наоборот, внутри похолодело от необъяснимого всплеска удовольствия.

– А теперь представь, что это Фредди ласкает твою пышную грудь, – продолжал муж, полуцелуя, полупокусывая ключицу.

Элиссанда снова покрутила головой. Его язвительная напористость что-то творила с ней – пробуждала нечто дикое, откликающееся на излучаемую им властность и силу: хмельную, грубую и очень мужскую.

– По-твоему, Фредди по ночам томится без сна, мечтая о твоих набухших сосках?

Элиссанда замерла от возмущения – это уже слишком. Она посмотрела мужу в глаза – силы небесные, не эти ли глаза были причиной ее восторженного лепета в брачную ночь о бриллианте «Надежда»?

– Я вовсе так не думаю.

– Он, может, и нет, – шепнул муж. – А вот я – да.

И, наклонившись, захватил сосок губами.

Наслаждение было столь острым, что казалось даже болезненным.

Он легонько поочередно втягивал соски, вынуждая Элиссанду выгибаться дугой и задыхаться. Наконец подняв голову, муж лизнул ее под грудью и начал спускаться ниже, лаская губами живот. Язык скользнул в ямку пупка, заставив ее охнуть.

Элиссанда не думала, что он зайдет дальше, но Вир доказал, что она ошибается. В смятении она сжалась – он ведь не намерен … Разве Господь не истребил Содом и Гоморру за подобные прегрешения?

 Но муж был намерен. Раздвинув мягкие бедра, он принялся покусывать внутреннюю сторону.

– Нет, прошу тебя, не надо…

–Ш-ш-ш, – шикнул мужчина, накрывая ее жаркую плоть губами.

Никогда раньше Элиссанде так действенно не затыкали рот. Он поглощал ее. Он упивался ею. Он пиршествовал. Ее охватило смятение, затем возбуждение, затем невыносимое вожделение. А муж распалял вспыхнувшую страсть все сильней и сильней, не щадя деликатные чувства, не заботясь о ее стремлении сохранять благопристойное молчание.

Он не останавливался, пока Элиссанда не заметалась по постели, закусив покрывало, чтобы криками не разбудить весь дом.

Но и это был не конец. Неприлично широко разведя и приподняв ее бедра, любовник вторгся в нее. Господи, какой же он огромный и напористый! На миг Элиссанду парализовало воспоминание о прежней боли – но в этот раз не ощущалось даже неудобства. Муж был само терпение, умение и самообладание. И оказалось, что ей по-прежнему хочется еще – больше этого мужчины, больше наслаждения, больше их умопомрачительного соития.

– Открой глаза, – приказал Вир.

Элиссанда и не поняла, что снова закрыла глаза – чтобы острее чувствовать происходящее с ней, это странное, затягивающее ощущение блаженной наполненности.

– Открой глаза и посмотри на меня.

Она повиновалась. Муж вышел из нее и снова погрузился – медленно-медленно, продвигаясь все глубже и глубже. И когда ей показалось, что дальше уже некуда – еще глубже.

Элиссанда задохнулась от наслаждения и от интимности соития – взглядом навалившийся мужчина удерживал ее взгляд.

– Без притворства, – мягко сказал он. – Ты видишь, кто с тобой?

И вонзился в нее снова. Женщина не могла отвечать – только еще разок охнула.

Муж возвышался над нею, как божество – могущественное, прекрасное, бессмертное. Свет выделял золотистые пряди в его волосах. Тьма подчеркивала совершенные очертания мощного тела. Свет и тьма смешивались в его взгляде: ослепительное желание и мрачный гнев – но было что-то еще. Что-то знакомое.

Элиссанда узнала, потому что не однажды замечала это в зеркале: горькое, тоскливое одиночество.

Ее руки, до сих пор цеплявшиеся за простыни, скользнули по рукам мужа.

– Я и не воображала никого, кроме тебя.

Теперь уже он, со стоном и исказившимся лицом, прикрыл веки. Последовав примеру любовника, Элиссанда бросилась в водоворот ощущений. Волны хаоса накатывали и нарастали, пока не грянул взрыв. Она еще трепетала от сладостных содроганий, когда муж наконец утратил над собою контроль. С силою, способной столкнуть на воду океанский лайнер, он обрушился на нее и сотрясся, будто от боли – нестерпимой, умопомрачительной.

Открыв глаза, Элиссанда увидела, как маркиз смотрит на нее – словно на проклятое сокровище. Приподняв руку, Вир провел пальцем по ее брови.

– Теперь ты моя, – тихо произнес он.

И она вздрогнула, словно от холода.