– Она в Лондоне, дядюшка, в «Браунсе», вашей любимой гостинице, окружена заботой и вниманием.
Вир с трудом представлял себе состояние нервов жены. Элиссанда не могла знать, что муж поддержит ее ложь, но не выказывала ни капли нервозности или неуверенности.
– Более того, – вмешался он, – именно я предложил миссис Дуглас остаться в Лондоне и не подвергать свое здоровье опасности, снова отправляясь в путь. Леди Вир пришлось признать разумность этого совета.
Дуглас, прищурив глаза, зловеще безмолствовал. Вир глянул на Элиссанду. Она взирала на дядю с таким обожанием, словно тот только что пообещал свозить ее на показ дома мод в Париже.
Вот уже несколько дней маркиз считал свою жену лучшей из виденных им актрис. Но если за время их недолгого знакомства ее исполнение было неплохим, то перед дядей стало просто великолепным. Все, что Вир видел до сих пор, равнялось не более чем генеральной репетиции. Теперь же она блистала, словно гениальная примадонна на залитой светом сцене перед застывшей в креслах публикой.
– Что же мы тут стоим, – наконец промолвил Дуглас. – Давайте присядем и выпьем по чашечке чая.
* * * * *
Не успели они расположиться в гостиной, как лорд Вир начал смущенно ерзать. Минутой позже он крепко сжал губы, словно от этого зависела целостность его пищеварительной системы. Наконец, отирая вспотевший лоб, прохрипел:
– Прошу меня простить, я на минуточку. Мне надо… Боюсь, я должен… – и пулей вылетел из комнаты.
Дядя не произнес ни слова, будто маркиз был не более чем мухой, благоразумно убравшейся вон. Зато Элиссанда остро ощутила его отсутствие. Как же в ней осталось мало жизненных сил, если присутствие даже слабоумного мужа укрепляет ее смелость!
Поддавшись безумной мысли о браке как о пути к спасению, Элиссанда не предусмотрела ни того, что муж окажется бесполезным, ни встречи с дядей без какой-либо защиты. И теперь ей придется принять на себя весь тот гнев, который до сих пор обрушивался на тетю.
– Как тебе понравился Лондон? – вкрадчивым тоном осведомился дядя.
В суматохе последних суток она и внимания не обратила на Лондон.
– О, огромный, грязный, слишком людный, но, должна признать, зрелище захватывающее.
– Так говоришь, вы остановились в гостинице «Браунс»? А персоналу известно, что ты моя близкая родственница?
Сердце затрепетало чаще, чем крылышки колибри. От страха закружилась голова. До того, как тетя превратилась в полного инвалида, они часто семьей сиживали за вечерним чаем, и дядя этим же ласковым, заинтересованным тоном начинал задавать супруге такие же обычные безобидные вопросы. С каждым вопросом, словно с ударом ножа, тетины ответы становились все тише и короче, пока она совершенно не умолкала, а из глаз не начинали катиться слезы.
На этом дядя отводил жену в ее комнату, а Элиссанда убегала на самый край усадьбы, перебиралась через ограду и бежала дальше, притворяясь, что не вернется – никогда больше сюда не вернется.
– Ох, до чего я бестолковая, – простонала она.
– Ты еще молода, научишься, – заметил мужчина. – А твой супруг – хороший ли он человек?
– Самый лучший, – пылко заверила Элиссанда. – Такой добрый и заботливый.
Поднявшись со стула, дядя подошел к окну.
– Даже не знаю, что сказать. Моя малышка выросла и вышла замуж, – задумчиво проговорил он.
Элиссанда в тонких лайковых ботиночках поджала пальцы ног. Размышляющий голос дяди всегда вызывал у нее озноб. Именно таким тоном он произносил: «Мне кажется, в библиотеке слишком много бесполезных книг» или «Твоя тетя, благослови Боже ее добрую душу, не пожалуется, но сегодня вечером, когда тебя не было дома, она очень нуждалась в твоем обществе. Ты должна хоть немного думать о ней, а не только о собственном удовольствии». Первое высказывание предшествовало уничтожению книг, после чего девушка неделю по ночам рыдала в своей спальне, а второе превратило ее почти в такую же узницу, как Рейчел.
Подали чай. Дыша осторожно, чтоб не дрожали руки, Элиссанда принялась разливать его. Лакей ушел, тихонько притворив за собой дверь.
Мужчина вернулся к столу. Племянница протянула ему чашку. Чай даже не всколыхнулся: годы дядиной науки не прошли для нее даром.
Элиссанда увидела отлетающую в сторону чашку прежде, чем почувствовала жгучую боль на щеке. Еще одна пощечина, на этот раз более сильная, сбила ее со стула. В ошеломлении Элиссанда осталась лежать там, где упала. Она всегда подозревала жестокое обращение с тетей, но на нее дядя до сих пор руку не поднимал.
Рот наполнился привкусом крови, один из зубов шатался, слезы застилали глаза.
– Вставай, – приказал мужчина.
Сморгнув слезы, Элиссанда привстала на колени. Но прежде чем она успела подняться, дядя схватил ее за шиворот, протащил через всю комнату и шмякнул об стену.
Девушка внезапно ощутила, что ее кости очень хрупкие: их легко сломать, приложив достаточное усилие.
– Считаешь себя очень умной? Надеешься так просто уйти от меня с моей женой –
Жесткая рука стиснула шею, перекрывая доступ воздуха.
– Не спеши, Элиссанда, подумай хорошенько!
О чем тут думать… Сейчас она была рада, как никогда, что наконец-то спасла от тирана тетушку Рейчел.
– Ты привезешь миссис Дуглас обратно, и быстренько. А если нет…
Мужчина улыбнулся, и на этот раз она не смогла сдержать дрожь. Дядя слегка ослабил хватку, но когда Элиссанда судорожно хватанула воздух, сжал еще сильнее.
– А если нет, – продолжил он, – то, боюсь, как бы с этим смазливым идиотом, которого, по твоему уверению, ты так любишь, не приключилось что-нибудь ужасное.
Сердце застыло. Девушка крепко стиснула зубы, чтобы те не стучали.
– Подумай об этом несчастном великовозрастном недоумке. Ты им уже и так бесстыдно попользовалась, вынудив дать тебе руку и имя. Он что, на самом деле, должен потерять из-за тебя конечность? Или зрение, например?
Элиссанде хотелось быть высокомерной. Ей хотелось показать мучителю, что плевала она на его угрозы. Но как можно оставаться сильной и уверенной, если нечем дышать?
– Вы не посмеете, – сдавленно выдохнула она.
– Ошибаешься, милая. Нет ничего, что я не сделал бы во имя любви.
И он говорит о любви! Так дьявол мог бы вещать о спасении души.
– Вы не любите тетю. И никогда не любили. Вы жестоко обращались с ней.
Размахнувшись, мужчина наградил ее таким ударом, что Элиссанда даже испугалась, не сломал ли он ей шею.
– Ты ничего не знаешь о любви! – рявкнул он. – Ты не знаешь, что мне пришлось… – и умолк.
Элиссанда сглотнула кровь, потрясенно глядя на него. За всю свою жизнь она не слышала, чтобы дядя повышал голос.
Похоже, тот и сам удивился своей вспышке. Несколько раз глубоко вдохнув, мужчина заговорил снова, теперь почти шепотом:
– Слушай внимательно, дорогуша: я даю тебе три дня, чтобы привезти сюда тетю. Ее место здесь, и любой суд в стране подтвердит мои супружеские права. Верни ее, и можешь радоваться своему идиоту до конца ваших дней. Или можешь до конца жизни глядеть на него – слепого и искалеченного, зная, что