— Тогда ты, Мадзима, будешь у нас специалистом по крокодилам. Подстрелить их можно?

— Нет, их пуля не берет. Разве если только изловчишься и в рот попадешь…

— Эй вы, не так громко! — послышался голос Тадзаки.

Младший унтер-офицер вернулся усталый, ни с чем — винтовку он нес в руке.

— А рота на юг уходит, — сказал ему Мадзима.

— На юг? Неужели господин фельдфебель вернулся?

— Да. Велел вам прийти к нему, как только явитесь.

Тадзаки поставил винтовку в пирамиду и поспешил к командиру роты. В шортах и рубашке с короткими рукавами он смахивал на огородное пугало, но худые ноги и руки все еще были жилистыми и крепкими.

Ёсимура поднялся: решил сходить по нужде, а потом немного вздремнуть до вечера. И тут он заметил пристальный взгляд младшего унтер-офицера Куниэды, лежащего у выхода. Тусклые, словно подернутые льдом глаза, наполненные слезами, явно молили об одном: не бросайте меня, не оставляйте здесь одного.

Младший унтер-офицер Куниэда уже трое суток не вставал с постели. Поредевшие волосы, опухшее, землистого цвета лицо свидетельствовали о последней стадии болезни. Жить ему оставалось считанные часы. При переходах всегда возникал страшный вопрос: что делать с такими солдатами. Бросить — бесчеловечно. Но ведь они умирали, как только рота добиралась до места. А для того, чтобы донести больного солдата, заведомо губили еще одного. Видимо, на этот раз они понесут поручика Харадзиму — командира роты оставлять нельзя. Старший ефрейтор Ямасита, лежащий чуть дальше Куниэды, со вчерашней ночи не приходит в сознание, и уж его-то обязательно оставят здесь, но кто понесет Куниэду?

— Ты сможешь идти? — спросил Ёсимура.

Куниэда не ответил, только слабо повел подбородком.

— Ничего, — сказал Ёсимура. — Это тут, недалеко. Не волнуйся.

Ёсимура поднялся с таким ощущением, будто сбросил с себя какую-то тяжесть.

Ефрейтор Кавагути вытряхнул содержимое из вещмешка. Перебирать вещи перед переходом на другую позицию вошло в привычку у солдат.

Кавагути все еще таскал с собой солдатскую книжку, амулет, сберегательную книжку и ненужные теперь деньги — все, что другие давным-давно выбросили. Теперь он разложил все это на одеяле.

— Еще хранишь? — Ефрейтор Узки осторожно вытащил из груды вещей фотографию. Это была измятая карточка, видимо вырванная из альбома, с синими пятнами клея на обороте и с надписью: «Март 1940 г., Уэмура Тосико, 18 лет». Лицо женщины было сильно отретушировано — наверно, снималась в фотоателье.

— Воспоминания молодости, — заметил Узки, бросая фотографию обратно. — Сейчас у нее, конечно, уже есть ребенок, а может, и не один.

Кавагути промолчал — видимо, его не очень интересовала эта фотография. Солдаты давно уже не говорили о родных местах, а если кто-нибудь вспоминал о доме, то как о далеком прошлом. Сейчас все их мысли витали вокруг плантации, и разговоры, естественно, все время возвращались к ней.

Ёсимура обвел взглядом солдатский навес, убежище и жилище командира роты. Наконец-то они покидают это незамысловатое жилье. Его охватило тяжелое раздумье: «Что же это за боевые позиции? До каких же пор мы будем кружить по джунглям?» Командир роты все время твердит, что таким образом они якобы ловко водят за нос противника. На новом месте вряд ли хватит сил вырыть себе убежище. Придется укрываться от обстрела где-нибудь под корнями большого дерева.

Ёсимура поплелся к хижине. И тут до его слуха донесся знакомый звук. В следующее же мгновение он понял, что это свист вражеской мины. «Совсем близко», — подумал он и крикнул:

— Мина! Ложись!

И тут же бросился на землю. Раздался грохот, перед ним вспыхнул огненный шар, и все померкло.

Сколько прошло времени — непонятно. До его слуха вдруг донесся чей-то вопль. Потом голос зазвучал явственнее и протяжнее. Пахло гарью. Ёсимура открыл глаза и ничего не мог понять — кругом была какая-то каша из земли и деревьев. «Я в сознании!» — подумал он и попытался ползти. Но сдвинуться с места не смог — что-то тяжелое придавило его к земле, хотя никакой боли он не чувствовал.

Вопль все еще продолжал звучать на одной ноте. Так кричат смертельно раненые. Ему показалось, что он узнал голос ефрейтора Мадзимы. Ёсимура снова попытался приподняться на локтях. Оказалось, что его засыпало землей и ветками. С трудом высвободившись из-под тяжести, он осторожно двинулся вперед. И когда уже наполовину выбрался, до его слуха снова донесся свистящий звук. Ёсимура поспешно уткнулся лицом в землю. На этот раз перелет. Раздался оглушительный взрыв. Земля дрогнула, но туда, где лежал Ёсимура, осколков не долетело. Он приподнялся, посмотрел в ту сторону, где было убежище, и, удостоверившись, что невысокий холмик, насыпанный сверху, не поврежден, решил быстро перебежать в укрытие. Стряхнув с себя комья земли и убедившись, что он цел и невредим, Ёсимура подумал: «Ну вот, снова повезло! Жив!» Сколько раз за семь военных лет он говорил себе эти слова! Пригнувшись, Ёсимура побежал к укрытию, отметив по пути, что от солдатской хижины не осталось и следа. Снова донесся свист мины. Он упал на землю ничком. Снова перелет.

— Кто там? — услышал он окрик фельдфебеля Такано и прыгнул в убежище.

— Ёсимура! — отозвался он громко.

— Как ты? Не ранен?

— Нет.

В убежище было темно, и он ничего не мог разглядеть, но почувствовал, что кое-где, видимо, со стен осыпается земля.

— А другие как, не знаешь? — спросил Такано.

Ёсимура не успел ответить, в углу раздался стон.

— Кто это? — спросил Ёсимура.

— Командир роты, он ранен, — сказал Такано. — Я и Тадзаки в полном порядке.

— Как это тебе удалось вывернуться? — спросит Тадзаки. — Как раз возле вашего навеса несколько мин разорвалось.

— А я отошел по нужде, когда наших накрыло, — сказал Ёсимура. — Очнулся, слышу, вроде Мадзима стонет. Навес напрочь снесло.

— Видно, всех прикончило, — заметил Такано.

Тем временем обстрел приутих. В убежище стоял густой пороховой дым.

— Как там наши часовые? — вслух подумал Такано.

— Они-то целы, — сказал Тадзаки. — Скоро явятся.

— Сюда! — вдруг вскрикнул командир роты, который до сих пор только тихо стонал. — Я умираю, Такано! Я умираю.

Приглядевшись, Ёсимура увидел, что Такано поддерживает поручика Харадзиму.

— Ничего, господин поручик. Все обойдется, крепитесь.

— Прошу вас принять командование ротой. Я… уже… Я… — словно в бреду твердил поручик. Вскоре он затих.

— Куда его? — спросил Ёсимура.

— В живот. У самого входа в убежище, осколком.

Обстрел прекратился. Наступила тишина.

— Ну вот, теперь можно и вылезать.

Тадзаки хотел было выбраться наружу, но Такано остановил его:

— Рано еще! Снова могут обстрелять.

Так часто бывало: те, кто уцелел вначале, погибали от повторного обстрела, — считая, что огонь прекратился, они слишком рано выскакивали из убежища. Все понимали, что огонь был прицельным. Удивляло, когда это противник сумел засечь их позицию.

— Нам нужно быть осторожнее теперь, когда появились солдаты противника на местной дороге, — заметил Такано.