Но историческая трагедия не закончилась ни под Збаражем, ни под Зборовом, и даже не закончилось там ее первое действие. Спустя два года опять вспыхнула война между Украиной и Польшей. Восстал Хмельницкий, более могущественный, чем когда бы то ни было, а с ним шел хан всех орд и те же самые вожди, которые сражались под Збаражем: дикий Тугай-бей и Урум-мурза, и Артимгирей, и Нурадин, и Галга, и Амурад и Субагази. Появление этих войск сопровождалось заревом пожаров и стоном людей; пятьсот тысяч воинов покрывали поля, наполняли леса, отовсюду слышались военные клики, и теперь людям казалось, что настал конец существованию Польши.

Но теперь очнулась от онемения и Польша. Правительство отказалось от прежней выжидательной политики канцлера и от переговоров. Было уже известно, что только меч может обеспечить более продолжительное спокойствие. И вот, когда король двинулся на неприятеля, с ним шло сто тысяч войска и шляхты, кроме множества обозных слуг и челяди.

В этом походе участвовали все лица, выступавшие в нашем рассказе. Был князь Иеремия Вишневецкий со всей своей дивизией, в которой по-прежнему служили Скшетуский, Володыевский и волонтер Заглоба, были и оба гетмана, Потоцкий и Калиновскйй, в то время уже освобожденные из татарской неволи; был и полковник Стефан Чарнецкий, впоследствии победитель шведского короля Карла Густава, и генерал Пшыемский, главный начальник артиллерии, и генерал Убальд, и Арцишевский, и Марк Собесский, и брат его, впоследствии король Ян III, и поморский воевода Людвик Вейгер, и воевода мальборгский Яков, и Конецпольский, и князь Доминик Заславский, и сенаторы, словом, все во главе со своим вождем королем.

Наконец на полях под Берестечком столкнулись две враждебные армии, и там именно произошло одно из величайших во всемирной истории сражений, отголосками которого гремела вся тогдашняя Европа.

Оно продолжалось три дня. В первые два дня обе стороны сражались с переменным счастьем, на третий день произошел генеральный бой, в котором победа осталась на стороне поляков. Этот бой начал князь Иеремия Вишневецкий.

Его видели на левом фланге, во главе собственной дивизии: без доспехов и шлема он вихрем мчался по полю на громадные полчища, состоявшие из запорожских казаков, из крымских, ногайских, белгородских татар, из силистрийских и румелийских турок, из урумбалов, янычар, сербов-потурченцев, валахов и иных диких воинов, собранных с пространства, тянущегося от Урала и Каспийского моря до Дуная.

И подобно тому, как река исчезает из глаз в бушующих и вспененных волнах моря, так исчезли из глаз княжеские полки в этом море врагов. Туча пыли, точно смерч, поднялась на равнине и заволокла сражающихся…

На этот необыкновенный величественный бой смотрели войско и король, а подканцлер Лещинский поднял распятие и благославлял им погибающих

Тем временем с другого фланга на королевское войско надвигалась казацкая армия, численностью в двести тысяч человек, подобно гигантскому дракону, медленно выползающему из леса.

Но прежде чем началось сражение на правом фланге, на левом из того облака пыли, в котором исчезли полки Вишневецкого, показались сначала одиночные всадники, потом десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч и понеслись к холмам, на которых находился хан, окруженный своей Отборной гвардией.

Дикие толпы бежали в необыкновенной панике, а польские полки гнались за ними.

Тысячи запорожцев и татар пали на поле брани, а между ними лежал, разрубленный пополам, заклятый враг ляхов и верный союзник казаков, дикий и мужественный Тугай-бей.

Грозный князь торжествовал.

Король увидел победу князя и решил уничтожить орды, прежде чем ударит казацкое войско.

И вот двинулись все польские войска, загремели все орудия, сея в рядах неприятеля смятение и смерть; брат хана, величественный Амурад, пал, пораженный пулей в грудь. В рядах ордынцев раздался горестный вой. Устрашенный и раненный в самом начале сражения, хан взглянул на поле. Вдали в пороховом дыму шли Пшыемский и сам король с рейтерами, а на флангах гудела земля под тяжестью мчащейся в бой кавалерии.

Тогда задрожал Ислам-Гирей и, не выдержав бешеного натиска поляков, обратился к бегство, а за ним в беспорядке побежали все орды: и валахи, и урумбалы, и конные запорожцы, и силистрийские и румелийские турки, и потурченцы — все они рассеялись, как рассеиваются тучи, гонимые вихрем.

Убегающих догнал повергнутый в отчаяние Хмельницкий и к стал умолять хана вернуться в бой; но хан, увидя гетмана, зарычал от гнева и велел татарам схватить его, привязать к коню и увез с собой.

Теперь осталось только казацкое войско.

Начальник его, кропивенский полковник Дзедзяла, не знал, что случилось с Хмельницким, но, видя поражение и позорное бегство всех орд, подался назад и расположился в болотистых гирлах Плешовы.

Между тем началась гроза и пошел сильнейший дождь. 'Бог обливал землю после справедливой битвы', — говорилось в одной из хроник того времени.

Дожди продолжались в течение нескольких дней, и в течение нескольких дней королевские войска отдыхали, утомленные прежними битвами; за это время казаки окружили свой стан валами, который, таким образом, превратился как бы в крепость.

С наступлением хорошей погоды началась осада — самая удивительная, какая только когда-нибудь происходила во время войн.

Сто тысяч польского войска осаждало двухсоттысячную армию Дзедзялы.

У короля был недостаток в пушках, в провианте, в амуниции — у Дзедзялы были неисчерпаемые запасы пороха, пищи и кроме того семьдесят пушек.

Но во главе польских войск был король, казакам же недоставало Хмельницкого.

Польские войска были воодушевлены только что одержанной победой, казаки же усомнились в себе.

Прошло несколько дней — надежда на возвращение Хмельницкого и хана исчезла. Тогда начались переговоры.

К королю пришли казацкие полковники и били ему челом, прося помиловать. Они обходили шатры сенаторов, обещая из-под земли добыть Хмельницкого и выдать его королю.

Сердце Яна-Казимира не было чуждо состраданию: он хотел отпустить чернь и войско, лишь бы ему выдали всех начальников, которых он решил задержать в качестве заложников впредь до выдачи Хмельницкого.

Но именно такое требование не согласовалось с желанием казацких военачальников, которые за свои великие проступки не надеялись на прощение. И вот во время переговоров продолжались битвы, отчаянные вылазки и ежедневно в изобилии лилась польская и казацкая кровь.

Днем казаки сражались с отвагой и отчаянной яростью, а ночью толпы их подходили к королевскому