— Нищета… голод… смерть…

Король закрыл глаза.

— Боже! Боже! — говорил он тихим голосом и через минуту спросил:

— Долго ли еще можете продержаться?

— Пороху очень мало. Неприятель подступил к самому валу…

— Много ли неприятеля?

— Хмельницкий… и хан со всеми ордами.

— Хан там?

— Да.

Настало глухое молчание. Присутствующие переглядывались, на всех лицах отразилась неуверенность.

— Как же вы могли выдержать? — спросил канцлер с сомнением в голосе.

При этих словах Скшетуский поднял голову, лицо приняло гордое выражение, и он ответил неожиданно сильным голосом:

— Мы отразили двадцать штурмов, шестнадцать раз разбили неприятеля в открытом поле и сделали семьдесят пять вылазок.

И опять воцарилось молчание.

Внезапно король выпрямился, тряхнул париком, как лев гривой, его желтоватое лицо окрасилось румянцем, глаза загорелись огнем.

— Клянусь Богом! — воскликнул он. — Довольно мне этих советов, этого выжидания. Есть хан или его нет, пришло ли всеобщее ополчение или не пришло — мне все равно. Мы сегодня же двинемся под Збараж.

— Под Збараж! Под Збараж! — послышались голоса.

Лицо прибывшего тотчас прояснилось.

— Ваше величество! — проговорил он. — С вами жить и умереть.

Эти слова привели в умиление благородного короля, и он, не обращая внимания на грязь и кровь, покрывавшие рыцаря, обнял его и сказал:

— Ты мне милее, чем иные в шелках и бархате. Клянусь Мадонной, менее достойных награждают разными почестями! Знай же, что ты не останешься без награды за то, что совершил. Не возражай, я — твой должник!

В зале раздались восторженные голоса:

— Нет более великого рыцаря, чем он!

— Этот и между збаражскими рыцарями первый!

— Ты стяжал бессмертную славу!

— Как же ты пробрался через станы казаков и татар?..

— Я скрывался в болотах, в тростниках, шел через леса… блуждал… прокрадывался…

— Дайте ему есть! — крикнул король.

— Есть! — повторили другие.

— Дать ему одежду!

— Завтра тебе дадут коня и одежду, — проговорил король. — У тебя ни в чем не будет недостатка.

Все, по примеру короля, рассыпались в похвалах рыцарю. Опять стали закидывать его вопросами, на которые он отвечал с величайшим трудом, так как им все более овладевала слабость. Скшетуский был уже почти в полубессознательном состоянии. Через несколько минут ему принесли пищу. Вскоре в залу вошел королевский проповедник священник Цецишовский.

Сановники с почтением расступились перед ним, так как это был очень ученый священник, пользовавшийся всеобщим уважением, и его слово значило едва ли не больше в глазах короля, чем слово канцлера, а с амвона он иногда высказывал такие вещи, которые и на сейме не всякий осмелился бы затронуть.

Его тотчас окружили и стали рассказывать о том, что пришел офицер из Збаража, что там князь Вишнёвецкий с ничтожным по численности отрядом, несмотря на голод и страшные лишения, громит хана и Хмельницкого, который за весь истекший год не потерял столько людей, сколько в последние месяцы под Збаражем, — и наконец, что король хочет двинуться на выручку, хотя бы там пришлось погибнуть со всем войском.

Священник молча слушал, ежеминутно поглядывая на измученного рыцаря, который в это время ел, так как король приказал ему не обращать внимания на свое присутствие

— А как зовут этого офицера? — спросил наконец священник.

— Скшетуский.

— Ян?

— Да.

— Гусарский поручик князя-воеводы русского?

— Да-

Священник поднял кверху свое покрытое морщинами лицо и стал молиться, а потом сказал.

— Возблагодарим Бога, ибо неисповедимы Его пути, которыми он ведет человека к счастью и покою. Аминь. Я знаю этого офицера.

Скшетуский услышал это и невольно обратил взгляд на священника, но его лицо, фигура и голос были ему совершенно незнакомы.

— Так вы, один из всего войска, решились пробраться через неприятельский лагерь? — спросил его священник:

— До меня пошел один благородный рыцарь, но он, к несчастью, погиб, — ответил Скшетуский.

— Тем больше ваша заслуга, что вы отважились потом идти. Судя по вашему виду, эта дорога была ужасна. Бог милостиво принял вашу жертву и привел вас сюда

Внезапно священник обратился к Яну-Казимиру.

— Ваше величество, — проговорил он, — значит, это вашего величества неизменное решение идти на помощь к князю-воеводе русскому?

— Я поручаю вашим молитвам, отче, — ответил король, — отчизну, войско и себя, так как знаю, что это страшное предприятие, но мне невозможно допустить, чтобы князь-воевода погиб в этих несчастных окопах с такими доблестными рыцарями, как вот этот, что теперь перед нами…

— Бог даст победу! — воскликнули присутствующие.

Священник простер руки вверх, и в зале воцарилась тишина:

— Benedico voc, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti [19].

— Amen! [20] — сказал король.

— Amen! — повторили все присутствующие.

Спокойствие разлилось по озабоченному до сих пор лицу Яна-Казимира, и только глаза его горели необычным огнем. Между сановниками начался тихий разговор о предстоящем походе, многие еще сомневались в том, может ли король двинуться немедленно; он же взял со стола шпагу и сделал знак Тизенгаузу, чтобы тот прицепил ее.

— Когда ваше величество желаете отправляться? — спросил канцлер.

— Бог дал ясную, хорошую ночь, — ответил король, — и наши лошади не так утомятся. Велите, — добавил он, обращаясь к одному из генералов, — протрубить сигнал к походу.

Генерал тотчас вышел из залы. Канцлер Оссолинский мягко заметил, что не все готовы и что обоз ночью не может двинуться

— Кому обоз дороже отчизы и короля, тот пусть останется.

Зала постепенно опустела. Каждый спешил к своему отряду, чтобы поднять его на ноги и снарядить к походу. В зале остались только король, проповедник и Скшетуский с Тизенгаузом

— Ваше величество, — проговорил священник, — что вы хотели узнать от этого офицера, то уже узнали. Теперь надо ему дать отдых, так как он еле держится на ногах. Позвольте мне, ваше величество, взять его в мою квартиру, где он может переночевать.

— Хорошо, — ответил король. — Пусть Тизенгауз и еще кто-нибудь проводят его, так как сам он,