Садясь в мою машину, мы разом запрокинули головы и после беглой ревизии тучам (а они, разбойницы, явно затевали мокрое дело) возвестили хором «Кажется, будет дождь».

И расхохотались.

В дальнейшем это происходило так часто, что мы привыкли и уже не обращали особого внимания на случаи нашего параллельно-синхронно-идентичного говорения, а только молча переглядывались и загадочно улыбались.

* * *

Я валялся на кровати, поместив подушку между своей спиной и стенкой, и смотрел телевизор.

Шел фильм на английском языке, и его заглушал голос русского переводчика:

— Ты задница, и твоя мать задница, и твои дети задницы. За твою задницу я не дам ни цента.

— Ты сам задница. Выстрелы, крики.

Я переключил на другой канал.

Комичная японская речь приглушена. Громкий русский перевод:

— Господин Тосихито Фудзивара убил моего брата. Вы люди господина Тосихито Фудзивары. Готовьтесь к смерти.

— Разрешите, господин Кирамура Сюмамоцу, мы хотя бы сделаем себе харакири.

— Нет, вы даже этого не заслуживаете. Выстрелы, крики.

Я вновь нажал на кнопочку «дистанционки».

Русский текст — без переводчика, но с украинскими субтитрами:

— Товарищ полковник, вызываем спецназ! Трам, трам, трам. у

— Ребята, не посрамим спецназ! Выстрелы, крики.

Тут из ванной комнаты появилась Милена с неизменной после купания полотенечной чалмой на голове, забралась с ногами на кровать возле меня, взяла из моей руки пульт и выключила телевизор.

— Слушай, все равно уже никто не поверит, что между нами... что у нас с тобой ничего не было...

Она сказала это, задумчиво глядя в сторону, с легким вздохом почти искреннего сожаления. Но я слишком хорошо знал Милену, чтобы ей удалось меня провести. Впрочем, она и не особенно пыталась.

— Ну, и что? — строго спросил я.

Моя почти искренняя серьезность ее тоже не обманула. Помыслы, еще не перешедшие в умысел у одной стороны, и умысел, перешедший в размышления — у другой. Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтобы посмотреть, не оглянулся ли я. Все это напоминало игру в шахматы. А скорее — в шашки. В поддавки.

— Просто я... поделилась с тобой своими соображениями! Поделилась! Понимаешь? — Милена явно ерничала, но похоже было, что она на грани истерики. Если только она не играла это — «на грани истерики». Такое я тоже вполне мог предположить.

— Ну, и что? — спросил я.

Некоторое время мы молча изучали радужные оболочки друг друга.

— Ну, и что?.. — спросила она, но уже тихо и другим тоном.

* * *

Первое, что я увидел, проснувшись утром, — открытый глаз Милены, располагавшийся совсем близко, глядевший на меня с соседней подушки. Милена улыбнулась и сказала:

— Помнишь, как мы познакомились?

— Ты вышла из своего дома и ревела.

— Ты подвез меня на тренировку. Я там встретила одноклассницу и сказала ей — я только что познакомилась со своим будущим мужем. Она так удивилась, зенки выпятила — а кто он? А я сказала — не скажу.

Я промолчал. Только в который раз посмотрел на нее внимательно.

* * *

Для Милены это была обычная наша прогулка по городу (вначале, первые разы она просто шла рядом, но однажды вдруг решительно взяла меня под руку). Мы уже почти миновали магазин женской одежды, когда я остановился и сказал:

— О! — это будто я что-то вспомнил. — Давай зайдем.

— Зачем? — спросила Милена.

Мне не понравился ее немигающий взгляд — предвестник бури.

Я стал что-то говорить насчет того, что из платья она давно выросла, а обувь...

— Мне нравится мое платье, — неожиданно ожесточенно сообщила она. — Я тебя не устраиваю в этом платье? Может, мне его снять?

Далее последовала безобразная сцена с криками и слезами, включающая попытку стриптиза прямо на улице на развлечение прохожим, когда Милена делала вид, будто снимает свое платье то ли с темно- синими, то ли фиолетовыми иероглифами: в общем, все в лучших традициях ее мамочки.