уверенность в правильности проводимых мной мероприятий.

По опыту я знал: ничто не может так подорвать силы, как неожиданность. Поэтому я приказал разъяснить всем солдатам, что предстоящие бои будут тяжелыми, что придется действовать под сильнейшим артиллерийским огнем, отражать атаки многих танков. Я еще раз напомнил пехоте о необходимости пропускать танки через себя и немедленно закрывать образующиеся в обороне бреши.

Вскоре после того как в районе Новосиля было обнаружено скопление войск противника, я отдал приказ об оборудовании позиций для подразделений, которые составят резерв корпуса. Принять решение об изъятии у дивизий этих подразделений в условиях, когда перед фронтом корпуса сосредоточивались такие крупные силы противника, было нелегко. Трудность принятия этого решения усугублялась еще и тем, что настоятельные просьбы командиров дивизий оставить у них эти подразделения были весьма убедительны. Но я чувствовал, что в данном случае нужно идти на крайние меры — иного пути для достижения успеха обороны не было. Это побудило меня пойти еще дальше и забрать у двух дивизий даже противотанковые роты.

Эти силы (три батальона, три артиллерийских дивизиона, две противотанковые роты) с 6 июля начали стягиваться в район, расположенный в полосе 262–й дивизии. Артиллерийский дивизион и противотанковая рота сразу же заняли огневые позиции, остальные батареи, оставаясь в выжидательных районах, вели топографическую привязку огневых позиций, по нескольку для каждой батареи. Командиры батальонов и рот осваивались с условиями местности, знакомились с расположением позиций и изучали вероятные направления ввода в бой их подразделений.

Меня не покидало чувство, что, обеспечивая направление основных усилий обороны, я поступаю слишком рискованно. Но я говорил себе, что в рамках моих возможностей помочь может только осуществление всех намеченных мной мероприятий. Я говорил себе также, что, если противник помимо главного удара нанесет удар еще где?нибудь в другом месте, обеспечение второго направления основных усилий будет делом безнадежным. Здесь мы видим, что не всегда тактические мероприятия следует оценивать как правильные или неправильные, как допустимые или недопустимые, исходя лишь из теоретических положений или применяя строгую мерку общепринятых принципов. На войне обстановка складывается по–разному. Бывают и крайние случаи. При этом последнюю оценку действий военачальника могут дать лишь успех или неуспех. Если бы предстоящее сражение по иной причине привело к поражению, например в случае, если бы противник нанес удар по какой?нибудь другой, оголенной дивизии — на это я тоже рассчитывал, — то все мои мероприятия были бы расценены как неоправданные. Но бои закончились нашим полным успехом: осуществления своих замыслов противник не добился. Основа этого успеха была заложена в результате принятых крайних мер по обеспечению направления основных усилий обороны. Генерал–полковник Модель, в начале сражения принявший командование 2–й танковой армией, охарактеризовал такое сосредоточение сил на решающем направлении как «особенно смелый выход из трудного положения». Похвала военачальника и его разнос всегда рядом. Но он не должен обращать на это внимания.

Конечно, в течение всего сражения мысль о том, что противник наряду с нанесением главного удара в районе Новосиля может нанести один или несколько ударов на других участках полосы обороны корпуса, была источником постоянных тревог, и к такой возможности я готовился — продумал соответствующее изменение тактики боя. Я понимал, что в этом случае об удержании позиций не могло быть и речи, а проведенное сосредоточение сил на основном направлении потеряло бы всякий смысл, так как эти силы никакого влияния на ход боевых действий на других участках фронта корпуса оказать не могли. В такой обстановке корпусу пришлось бы постепенно отходить к Оке, ее притоку Оптуше и в район южнее этих рек. При этом особое внимание уделялось бы сохранению целостности фронта, что, несмотря на значительную мощь танковых сил противника, было возможно. Сосредоточенные на основном направлении силы, которые по сравнению с другими соединениями корпуса были значительно мощнее, могли бы быть использованы на направлении ожидаемого главного удара противника на Орел.

Такой план действий сохранял бы свою силу и в том случае, если бы нам удалось сдержать натиск противника на основном направлении.

Для полного описания сражения потребовалось бы места по крайней мере в три раза больше, чем отводится в этой книге. Поэтому постоянно и быстро изменявшаяся обстановка, сотни телефонных разговоров, сбивавшие с толку тревожные доклады и ложные сообщения, многочисленные, следовавшие одно за другим соображения и предложения, огромные трудности своевременного Снабжения войск, противоречившая правилам работа медицинской службы и многое другое остается за пределами нашего повествования. В самых общих чертах здесь показывается лишь общий ход самого сражения. Следует заметить, что решающий вопрос о сохранении или перемещении направления основных усилий обороны не сходил с повестки дня в течение всего времени тяжелых боев.

Сражение началось на рассвете 12 июля. Огонь 120–150 батарей обрушился на оборону 432–го пехотного полка. Прилегающие к нему участки обороны также оказались под сильным огнем противника. Наши шесть батарей огневого резерва тотчас же открыли ответный огонь, ибо направление главного удара противника уже никаких сомнений не вызывало.

В 6.00 русская пехота поднялась в атаку. Завязалась борьба за первую траншею. 432–й пехотный полк героически сражался с многократно превосходившими силами противника. На его вклинение наши части и подразделения тут же отвечали контратаками. После шести часов неравной борьбы, в ходе которой в бой был введен резервный батальон, к середине дня большая часть первой траншеи была занята противником. Но нашей пехоте все же удалось закрепиться в несплошной второй траншее, расположенной в 200–300 м за первой, и в быстро созданных опорных пунктах. Тем временем русские навели мосты для танков через Зушу.

Во второй половине дня русские при поддержке 150 танков возобновили бой. Танки прошли часть нашей оборонительной позиции и, попав под огонь артиллерийских батарей и противотанковых орудий, понесли большие потери. Вводом в бой батальона из резерва корпуса нам в результате беспримерного по напряженности боя удалось отстоять свои позиции. Около 60 танков противника было подбито, остальные отошли за боевые порядки своей пехоты. С наступлением темноты накал боя спал. Во всем районе установилось относительное затишье, и только русская артиллерия вела беспокоящий огонь. Решающую роль в успехе сыграло то, что пехота спокойно и хладнокровно пропускала танки через себя и там, где она была вытеснена из своих окопов, закреплялась в непосредственной близости от утраченных позиций. Показания пленных были для нас неожиданными. По их сведениям, в наступлении на участке 432–го пехотного полка участвовали пять стрелковых дивизий (!) и три тяжелые танковые бригады, в каждой из которых имелось по 60 танков КВ-1. Это был самый тяжелый из всех известных нам типов танков. Таким образом, на каждый немецкий батальон приходилась одна русская стрелковая дивизия, не говоря уже о танках. Подтвердились наши предположения о наличии на фронте 3–й танковой армии в составе 3 танковых корпусов. Полной неожиданностью для нас было появление здесь мотомеханизированного корпуса, а также 6 отдельных танковых бригад. Русское наступление проводилось с целью прорыва в направлении на Орел. Три танковые бригады КВ-1 имели задачу: нарушить нашу сильную противотанковую оборону и тем самым проложить путь для последующего наступления танков.

Потери нашей пехоты оказались значительными. Был нанесен урон и артиллерии — как в людях, так и в материальной части. Расход боеприпасов оказался огромным. Из дивизий докладывали, что, несмотря на беспокоящий огонь противника, им удалось подвезти продовольствие и боеприпасы.

Ввести в бой второй резервный батальон я решиться не мог. Из состава батальона были выделены лишь небольшие группы для занятия опорных пунктов, расположенных за потерянными участками оборонительных позиций.

На основе данных, полученных в ходе боя и добытых разведкой, мы пытались определить, какие действия может предпринять противник на следующий день. Снова встал вопрос о направлении его главного удара. Как поступят русские, узнав о силе нашей обороны на этом участке фронта и о трудностях осуществления своих замыслов? Не перенесут ли они направление главного удара? Против этого предположения говорил тот факт, что пять их дивизий уже вели бой с нашими войсками на этой стороне Зуши. И наконец, воздушная разведка, проведенная в конце дня, не обнаружила никаких передвижений в другом направлении. Поэтому оснований для изменения направления основных усилий обороны корпуса у меня не было. Большой загадкой для меня оставалась русская тактика. Для меня было необъяснимым,