костей, что наблюдали и другие, кроме меня, заслуживающие полного доверия живые свидетели, напр. передовая доярка кооператива «Аккор» Зайковская Б. Л. и шофер председательской машины «Нива» Колотовкин И. Я., происшествие которых никак не может быть совместной галлюцинацией. Они показали следующее:

Дойдя до дома механизатора гражданина Пряхина П. И. (русский, 1954 г. р., б/п., б/у., ранее не привлекался), из толпы мертвых граждан выделилась покойная Пряхина А. З. (свидетельство о смерти A-V № 6258 прилагается) и поманила ему (супругу) рукой в окно, в результате чего Пряхин П. И. вышел из дома совершенно голым (что вышеназванная Зайковская Б. Л. рассмотрела очень четко) и присоединился к толпе мертвых граждан, вместе с которыми и ушел.

Находящаяся вместе с ним на месте происшествия в интимной связи гражданка Ковалева М. П. (русская, 1971 г. р., врем. не раб.) отправлена мною в невменяемом состоянии в п/лечебницу г. Зеленодольска с рекомендацией об использовании в смирительной рубашке.

Других пострадавших в живой силе и технике нет».

…Бессонница! Смутное время для «всяких мыслей». И каждый переживает его по-своему… Например, Димка Ханин в такие вот тоскливые часы вел с неким Голосом долгие и очень умные беседы о самых разных вещах — вплоть до квантовой механики. Потом Димка все же засыпал, а к утру начисто забывал ученые термины. Они ему, рядовому советскому снабженцу, были ни к чему. Не то чтоб интеллект не позволял. Просто это его совсем не интересовало. А появился Голос два года назад — после того как Димка попал в аварию и получил сотрясение мозга.

Практической же пользы от Голоса не было никакой. Как-то раз Ханин попросил его назвать выигрышные номера в ближайшем тираже «Спортлото». И получил в ответ длинный ряд замысловатых формул, которые оказались ему не по зубам.

— …Будущее каждого антиномично! — возвестил на сей раз Голос. — И если привести в движение цепь событий соответствующего ряда…

— Ряда… ряда… — стучат колеса.

— …Представим себе чашу, в которую падают капли. Если чаша злодеяний и переполнена, то судьба последней капли страшна и невыразима! Это и есть твоя судьба…

— Судьба… судьба… судьба…

— Вам плохо?! — услышал Димка встревоженный женский голос и с трудом открыл глаза. Его тормошила попутчица. Вагон покачивало на стыках. Тусклый плафон из соседнего купе высвечивал мутносерые стены. На Ханина смотрели снизу вверх участливые глаза.

— Нет, нет… ничего! — пробормотал Димка. — Просто приснилось что-то… И он, перегнувшись, свесился с полки.

Из широкого декольте незнакомки пахнуло ему в лицо теплом крепкого тела. В глубоком вырезе ее легкого платья светились в полумраке будто бы плотно прижатые друг к другу футбольные мячи — белые и туго накачанные… Димка с изумлением вскинул глаза. Попутчица поспешно отступила и снова уселась на свою нижнюю полку — заняв ее почти наполовину.

— Вот так габариты! — подумал Димка. — Надо же!

Он опять откинулся на тушую подушку, перевернулся на бок и натянул на голову влажную простыню с клеймом «МПС». Надо было заснуть. Более всего Ханин опасался нового появления Голоса, который излагал всякие бредни. «Страшна и невыразима»… «Судьба последней капли»… Надо же такое выдумать!

Голос больше не появился. Зато Димка оказался вдруг в незнакомой ему, но вполне реальной комнате с земляным утрамбованным полом. Над потемневшим от времени столом теплился огонек одинокой свечи… Ханин услышал за спиной чье-то хриплое дыхание, а потом — и глухой звук. По полу тащили нечто очень тяжелое… И вдруг увиделась ему рука с топором. Рука была желтая, крепкая и морщинистая. Костлявыми пальцами своими она цепко держала топорище — старое, лопнувшее, обмотанное синей изоляционной лентой.

— Кр…рак! — опустился топор. И под ноги Димке с низкого широкого пенька свалился большой кусок розового мяса. На белой шкуре окорока Димка отчетливо увидел длинный шрам — широкий сверху и постепенно сходящий на нет.

— Кр…рак! — снова ухнуло где-то, и Ханин проснулся. В приоткрытое окно тянуло тормозной гарью и вагон сотрясался от резкого толчка.

— Как дрова везет… — пробурчал Димка, слез с полки и, взяв полотенце, пошел умываться. Потому что уже было утро.

Попутчица завтракала. Белая вышитая скатерка, домашнее печенье и кофе из термоса… Димка невольно покосился на ее ноги под коротким платьем и у него аж сердце захолонуло… ведь увидишь же такое! Но… все везде было в меру. Правда, в полуторную…

— Кофе хотите? — улыбнулась она.

— Спасибо, — сухо ответил Ханин. А попутчица звонко и переливчато рассмеялась.

— Фигуру боитесь испортить? А я вот не боюсь!

И только тут Димка разглядел, что за фигуру соседке особо опасаться и нечего. Тяжелая грудь у нее не виснет, живот на удивление — плоский и подтянутый. А талия для такого большого тела даже слишком тонка.

— Вы, наверное, спортом занимаетесь? — спросил Димка.

— Нет. Зато встаю не позже шести и бегаю два часа.

— Каждое утро?!

— Каждое утро. Благо у меня рабочий день с десяти…Ниночка недавно закончила институт. Работала библиотекарем. Замуж так и не вышла.

— Не берут! — засмеялась она. И сделала вид, что ужасно этим огорчена.

Говорить с ней было хорошо и просто. Своей массивности она совершенно не стеснялась и вела себя порой как озорная школьница. То и дело вскидывала на Димку влажно блестящие карие глаза, смеялась без причины.

Димка был видным парнем и отдавал себе в этом полный отчет. Он был избалован легкими победами и до сих пор ходил в холостяках. Ханин полагал жениться когда-нибудь на стройной хрупкой блондинке, и он никак не ожидал, что простое вагонное знакомство заведет его так далеко. Сначала Ниночка была ему безразлична, потом стала приятна. А вечером того же дня, выйдя покурить перед сном в тамбур, Димка вдруг понял: она ему нужна… по-настоящему! Его тянуло к Ниночке вопреки всякой логике, крепко и непонятно. Словно его вел кто-то на поводке.

Но Ханин не любил ходить на привязи. И не придумал ничего лучшего, как нахамить попутчице при первом же удобном случае. Тогда поводок порвется — тонок он еще!

Ханин вспомнил о Голосе и спросил Нину:

— Слушай, а как понять: будущее антиномично?

— Это значит, многовариантно.

В ее голосе проскользнула еле заметная снисходительная нотка, и Ханин сказал:

— Ах, мы — умные!

— Да вот!

— Жаль, что не в Уганде родилась. Там была бы в чести.

— Это… почему? — осторожно спросила Нина.