чувство, что я опять обманул ожидания хорошего человека, как уже было с Дэвисом.

— Я пока ничего не слышал, — сказал я. — А ты слыхал там что-нибудь?

— Нет, — ответил Спаркс таким тоном, будто его это не касалось. — Мистер Мэйпс слышал и мистер Уайндер…

— По-моему, угонщики никогда не стали бы возвращаться по собственным следам, раз тут только одна дорога.

— Не стали бы, сэр.

В слове «сэр», при всей его учтивости, мне послышалось осуждение.

— Ты больно уж близко это к сердцу принимаешь.

— Мистер Крофт, есть вещи, которые человек, один раз увидев, никогда не забудет…

Ведь не попросишь же человека о таких вещах рассказывать, и я промолчал. Возможно, оттого, что нас окружала темнота, Спаркс решил рассказать и без моей просьбы.

— Я, мистер Крофт, видал, как линчевали моего родного брата, — сказал он сдавленным голосом. — Я совсем еще мальчишкой тогда был, а до сих пор ночью просыпаюсь, когда во сне увижу.

Что мне было на это сказать?

— И отчасти по моей вине, — продолжал вспоминать Спаркс.

— По твоей?

— Я пошел разыскивать Джима там, где он прятался, и навел их.

— Сколько тебе тогда было?

— Точно не знаю. Маленький был, совсем мальчишка, лет шесть-семь, может, восемь…

— Как же тебя тогда винить?

— Я и сам себя этим утешаю, мистер Крофт, только не помогает. О том-то я и говорил…

— Ну, а он сделал то, за что его схватили?

— Не знаю я, никто из нас так никогда и не узнает. Насколько я Джима помню, не было это на него похоже.

— Зря б не линчевали, — сказал я.

Он подумал, прежде чем ответить.

— Они его признаться заставили. Но его и так, и так убили бы, — возразил он себе. — Начни он запираться, нисколько не помогло бы. А то хоть скорее. Жутко вспомнить, не дай Бог, мистер Крофт, еще раз такое увидеть…

— Да уж, — сказал я и услышал, как у него стучат зубы. — Слушай, лишняя капля виски моей душе не напортит. Ты бери мой полушубок, а я за виски возьмусь.

— Нет, спасибо, мистер Крофт. Я уже притерпелся, а вы еще, не приведи Бог, простудитесь.

Однако, надеть полушубок ему ужас как хотелось, и отказывался он через силу.

— И похолодней теперешнего было, когда я в рубахе с короткими рукавами хаживал, а сейчас-то на мне шерстяная рубаха.

Я снял полушубок. Спаркс отказывался, но я силой заставил-таки его надеть.

— Да, хороший полушубок, — сказал он с удовольствием. — Я минутку только обогреюсь, а потом вы забирайте его. У меня где-то у сердца захолодало, — сказал он серьезно. — Всегда у меня этот участок мерзнет. В такой овчине я мигом отогреюсь. Тогда заберете ее обратно.

— Мне холод нипочем, — покривил я душой. — Не снимай полушубок, преподобный отец. — Я успел замерзнуть, стоя без движения, еще до того, как скинул полушубок. К тому же и снег усилился, его заносило ветром даже под деревья. В том, что это снег, сомневаться больше не приходилось, тем не менее на душе у меня не было так весело с самого утра, теперь казавшегося далеким-далеким, будто из другой жизни.

Я нащупал фляжку и сделал два хороших глотка. Гадость была порядочная, одно слово — производство Кэнби, зато во рту стало горячо, а в желудке тепло. Меня как следует передернуло, а потом жар осел в животе и начал распространяться по всему телу, как огонь, перебегающий по низкой траве. Я постоял с минуту, чтобы дать ему разойтись, затем хлебнул еще, закупорил фляжку, опять привязал ее к седлу и стал свертывать сигарету. Протянул Спарксу табак и бумагу, но он, ко всему, оказывается, еще и не курил. Я повернулся спиной к поляне, чтобы заслонить пламя спички, однако, два или три сердитых голоса тихонько прикрикнули на меня. Все-таки я спичку не загасил, пока не раскурилась сигарета. Приятно было затянуться дымком на морозе, да еще после виски.

Я услышал, как кто-то, ведущий в поводу лошадь, остановился справа от меня.

— Болван проклятый, — сказал он тихо, неприязненным голосом, — выдать нас хочешь?

Мне показалось, что это Уайндер. Я и сам знал, что неправ, отчего еще больше обозлился.

— Кому выдать? — спросил я его громко. — Вам, ребята, просто послышалось что-то, — сказал я им все так же, не понижая голоса. — Давайте-ка двигаться дальше, пока окончательно не закоченели. Или, может, погоня отменяется?

Я услышал, как он взвел курок. От этого звука я быстро пришел в себя. Сигареты изо рта я не выпустил, но больше уже не затягивался и выхватил свой револьвер.

— А, ну, брось сигарету! — приказал он. — Или я тебя пристрелю. Ты с самого начала дрейфил, Крофт. — Вероятно, он меня разглядел, когда я закуривал.

— Только попробуй. За каждую дыру две получишь. Кто на муле разъезжает, при дневном свете по сараю промахнется, где уж ему в человека впотьмах попасть.

Однако, я струхнул. Я-то знал его нрав, а стоял он не более чем в пяти шагах от меня. К тому же во время разговора сигарета у меня во рту то и дело вспыхивала, хоть я и старался говорить, не шевеля губами. Он будет знать, куда метить. Я представлял собой отличную мишень. Когда он не ответил, у меня по спине пробежали мурашки. Думал я, холодней быть мне уже не может, но оказалось, что может. Однако, после его слов сигарету потушить я тоже не мог. Захотелось присесть на корточки, но и это мало бы помогло при наличии сигареты. Оставалось только не двигаться и ждать, пока на сигарете нарастет пепел.

Услышав у себя за спиной голос Спаркса, я вздрогнул от неожиданности, но тут же вздохнул с облегчением. Мои мысли были сосредоточены на поисках выхода из создавшегося положения, а от его голоса я очнулся, хотя больше уже не шевелился и по сторонам не смотрел.

— Похоже, вам многих пристрелить придется, мистер Бартлет, — сказал Спаркс.

Значит, по его мнению, это Бартлет. От этой мысли на душе у меня стало много легче. Я повел взглядом по опушке и понял, что имел в виду Спаркс. Человек шесть пытались закурить. Вернее всего, и они истомились ожиданием. Ближе к нам был Амиго. Он защищал спичку от ветра обеими руками, и на миг, прежде чем он успел загасить ее и глубоко затянуться, ярко вспыхнув сигаретой, я увидел его смуглое, лоснящееся жиром лицо.

— Идиоты несчастные, — сказал человек, Бартлет то был или кто другой. Затем я услышал, как он отпустил затвор и удалился, по- прежнему ведя лошадь под уздцы.

— Пошли, — сказал я Спарксу. Другие тени тоже протянулись понемножку к середине поляны.

Непроглядная темень стояла и там. Падающий снег виден не был, он лишь ощущался. Я все время забывал о нем, и каждая снежинка была неприятной неожиданностью. Удавалось разглядеть некоторые движущиеся тени только когда они оказывались на фоне сугроба, но ничего больше, разве какая-нибудь из светящихся точек рассыпалась вдруг снопом искр, когда курящий поворачивался лицом к ветру.

В общей толчее кто-то — скорей всего Мэйпс — сказал:

— Пожалуй, ребята, нам просто послышалось.

— Ничего подобного, я своими ушами слышал, — ответил ему голос — уже точно Уайндера, — и у меня мелькнула мысль, что, наверное, тогда под деревьями был все-таки Уайндер.

— Да пропади оно пропадом, — сказал кто-то. — Где это видано, в эдакую темень на такое дело пускаться! — Голос был тревожный от бесплодного ожидания.

— И то, — поддержал кто-то.

— К утру снега фута на три наметет, — сказал первый. Со всех сторон согласно загомонили. И верно, после тщетных попыток разглядеть, что делается на поляне, затея не могла не казаться идиотской. Кроме того, зима, завернувшая не ко времени, угнетает людей не меньше, чем животных. Привыкает человек к солнышку и к подвижности, а отнимут у него это, ему и хочется поскорее в свою нору заползти.

Заговорил Тетли. Уж его-то голос можно было узнать.

Вечная надменная ухмылка так и сквозила в каждом слове:

— Дело обстоит так: сейчас или никогда. Старица меньше чем в миле отсюда.

— Ну, так поехали, — сказала Мамаша с готовностью. — Что же вы, ребята? — обратилась она к нам. — Нас же засмеют, если мы домой повернем из-за маленького снежка, да еще выяснится, что были в двух шагах от тех, за кем гнались!

— Ехать, так ехать, — сказал Смит. Голос у него был громкий, гулкий и совершенно без выражения. Этого ни с кем не спутаешь. — Веревку оттаять надо, а то как мы ею пользоваться будем? — И прибавил: — Я и сам порядком закоченел. Есть у кого спиртное?

— Эге-гей! — заорал кто-то у нас за спиной. — Поберегись!

— Господи Исусе, — сказал человек, стоявший со мной рядом. Он перепугался. Да и я тоже. Голос был истошный. Сперва за лошадиной толчеей я и не сообразил, чего это он орет. Потом увидел дилижанс. Он шел не быстро, но уже совсем близко. Деревья и сугроб заслонили его, пока он чуть не наехал на нас. Мы кинулись врассыпную. Некоторые лошади заартачились.

— Остановите его, — заорал Мэйпс.

— У него можно узнать, — отозвалась Мамаша. Поднялся общий крик, и несколько человек поскакало к дилижансу, крича кучеру, чтоб остановился.

Растерявшийся от неожиданности кучер попробовал сдержать лошадей; передняя пара вздыбилась, взвизгнули тормоза. Но в следующее мгновение он передумал. К козлам был подвешен фонарь, отбрасывающий на дальний сугроб длинные, сужающиеся тени кареты и кучера; в свете его я увидел, как кучер встал во весь рост и начал нахлестывать лошадей кнутом, конец которого щелкал, как револьверный выстрел. Лошади шарахнулись в одну сторону, потом в другую, потоптались на месте и пошли. Затем они стали и снова рванули вперед, так что карета стала раскачиваться на своих ремнях, как люлька, и фонарь замотался из стороны в сторону. Кучер пригнулся к козлам насколько можно, зная, что впереди отвесный спуск. Когда фонарь взлетел вверх, я рассмотрел