из укрытия. Он был сырой и страх какой холодный; вроде бы я почувствовал на лице несколько снежинок, но оно успело так одеревенеть, что уверенности у меня не было. Даже лошади пригибали морды, спасаясь от ветра.

На поляне Тетли и Мэйпс остановили нас, чтобы снова дать лошадям роздых, и тут же затеяли спор как раз о том, о чем говорили мы с Джилом — о дороге и о старице; раздались голоса и за то, чтобы повернуть назад. Говорили, что, поскольку начинается снег, при таком ветре пурги не миновать. Однако, Тетли стоял на своем, мол, тем более надо погоню продолжать: если их следы снегом заметет, да еще день-два они выиграют, как раз, чтобы перетаврить, и с чем мы тогда останемся? Дэвис — на этот раз Мур его поддержал — предложил послать пару ковбоев в Пайкс Хол уговорить тамошних задержать угонщиков. Я сразу понял, куда он гнет. Для большинства жителей Пакс Хола Кинкэйд был никто, да и скот угнали не их. Порядка ради угонщиков они, конечно, задержат, но до приезда шерифа ничего предпринимать не станут. Уайндер и Мамаша взяли сторону Тетли. Уайндер обвинил Дэвиса и даже Мура в трусости: они-де готовы дать угонщикам уйти, только бы от дела увильнуть. Дэвис подтвердил, что готов скорее на волю десять душегубов отпустить, чем иметь на своей совести одного повешенного безвинно. Тетли сказал, что невинных вешать не собирается: он намерен сперва получить бесспорные доказательства, которые даже Дэвиса удовлетворят. Фернли представилось, что и Тетли собирается тянуть канитель. Он заявил, что предпочитает повесить убийцу, чем расстрелять, потому что это более постыдная смерть, но скорее сам всех троих из-за куста перестреляет, чем даст хоть одному покинуть горы безнаказанно. Я попробовал остановить Джила, когда он начал, но он только отмахнулся от меня и выложил Фернли, что никто, кроме конокрада, не станет убивать человека из-за куста — тем более троих за одного, если к тому же никто с поличным не пойман. Фернли полез было на Джила — за что я его порицать не могу, но в темноте они друг друга не сразу нашли, а потом уж их и разняли. Я попытался урезонить Джила, но он только сказал с отвращением: «А, к черту все» — и плюнул так, будто плевок всем нам предназначался, и поехал вперед один. Похоже было, что предстоит длинная новая перебранка. Сразу, как мы остановились, я стал гонять Пепла взад-вперед по краю поляны, чтобы не дать ему остыть слишком быстро, ну, и из разговоров кое-что услышать. Несмотря на мороз, Пепел сильно вспотел от подъема.

Затем я пустил его на опушку, где деревья немного защищали от ветра, нагнулся, взял пригоршню прошлогодней хвои и хорошенько протер его. Хвоя была колючая, так что он забеспокоился, но когда я еще и снежком обтер, ему это понравилось. Снег был жесткий и зернистый, и у меня в руках снова зациркулировала кровь. Уж кончали бы они свои разговоры! С другой стороны, и спешить никуда не хотелось. Я рад был постоять на ногах и размяться немного. Совсем закоченел в седле. И вдруг кто-то в толпе прокричал нараспев:

— А, ну, расступись, ребята, лошади бегут!

Тетли, кажется, команда не понравилась, во всяком случае, он быстро начал отдавать другие распоряжения, но недостаточно громко, так что я не расслышал. Всадники поспешно рассыпались во все стороны. Мне видны были лишь неясные очертания конной толпы, распадающейся веером и очищающей середину. Сквозь вой ветра я не слышал голосов, не долетало и приближающегося конского топота. Словно разметывало по сторонам тени, похожие на обрывки облака, разлезшегося на фоне луны. Средняя часть поляны опустела и посерела, готовая к чьему-то появлению. Я понял, отчего не понравилась Тетли та команда, помимо того, что незачем так орать: среди наших ребят, рассыпавшихся по опушке, не нашлось бы ни одного, кто рискнул бы выстрелить по поляне, зная, что по другую сторону стоят тоже наши. Четверо или пятеро всадников сбились в кучу и ускакали в темноту, туда, где на поляну выходила дорога. Среди них, как мне показалось, был и Тетли. Он в таких случаях не терялся. Судя по предупредительному окрику, я ждал, что лошади вот-вот будут здесь. Однако, как я ни напрягал слух, никакого топота слышно не было, только завывание ветра меж густых сосен, гул, возникавший вдруг в высоте, похожий на взрывы аплодисментов в заоблачном пространстве, да шум потока, слабо вторившего ветру. Да еще за спиной у меня постанывали сосны, что повыше.

Один из призраков двинулся в мою сторону, ведя лошадь под уздцы, и исчез под деревьями где-то совсем рядом. Я стал прислушиваться еще и к нему. Неприятно, когда поблизости хоронится кто-то тебе неизвестный, но я чувствовал за собой преимущество, как зверь, который по праву первого считает территорию своей.

Кто-то, по голосу Мэйпс, крикнул:

— Оставайтесь на своих местах, пока я голос не подам! Тогда не спеша берите их в кольцо — если это те, кто нам нужен. И чтоб без стрельбы.

У меня мелькнула мысль, что в такой темноте да при таком ветре конь перемахнет поляну и исчезнет в теснине прежде, чем мы сообразим, что произошло, если, конечно, отряд Тетли его не задержит. А на спуске, да если к тому же он скачет в одиночку — поди догоняй его… Я себе сказал, что мое дело маленькое, но мысль продолжала беспокоить.

Мой сосед приближался ко мне. Слышен был неторопливый шаг его лошади, мягко ступавшей по хвойном покрову.

— Кто это? — спросил я.

Опять все стихло.

— Да это я, Спаркс, — наконец отозвался он. — А вы, господин, кто будете?

— Арт Крофт, — сообщил я ему.

Это, как мне показалось, его озадачило. Сам не зная почему, я вдруг стал перебирать в уме свои поступки с момента, как началась эта история, и в результате пришел в раздражение, испытывая крайнее недовольство собой. Но тут он спросил:

— Ничего, если я поближе к вам придвинусь, вы не возражаете, мистер Крофт?

— Нет, конечно, мне самому как-то сиротливо.

Он приблизился почти вплотную, но я так его и не увидел: кругом было черным-черно. Он протянул руку, прикоснулся ко мне, совсем легонько, желая удостовериться, что я тут.

— Вон вы где, — сказал он и прибавил, как бы извиняясь: — Я не уверен был, что вы с нами, мистер Крофт. Куда мне за вами уследить. А дружка вашего мистера Картера я видел…

— Я больше в стороне держался, — подтвердил я.

— Холод-то какой, а?

Я вспомнил, что на нем только легкая рубаха и штаны. К тому же этот негр был родом из теплых краев и еще не привык к нашим горным холодам.

— У меня с собой плед есть, хочешь, возьми.

— Что вы, мистер Крофт, спасибо вам, — сказал он с какой-то печальной усмешкой. — Мне и так рук едва хватает, чтобы на этой кляче удержаться.

Я еще раньше замечал, что Спаркс никогда не употребляет слово «сэр», обращаясь ко мне. Не то чтобы мне так уж хотелось, чтобы меня сэром величали, и я вовсе не хочу сказать, что Спаркс когда-нибудь со мною недостаточно вежлив был, но меня немного злило, отчего он со мной не так почтителен, как с этим пьянчугой Смитом или с размазней вроде Осгуда. И ведь не хочешь, а набираешься представлений о неграх от людей, с которыми работаешь. Я однажды работал в команде, где было много южан, главным образом из Техаса. Они отворачивались от белого, который водится с неграми, еще быстрее, чем от самих негров. С неграми линия поведения у них была жесткая. Они не разговаривали с ними свысока, как некоторые из нас. Но они не стали бы ни пить, ни есть там, где пил и ел черный, или спать в постели, которой пользовался негр, или бывать в доме, где впускали негров с парадного крыльца. По-моему, они не разговаривали с ними свысока, потому что никогда не относились к негру как к себе подобному. Я понабрался этих косных понятий достаточно для того, чтобы испытывать чувство вины всякий раз, когда такие мысли приходили мне в голову. Так и теперь…

— У меня с собой и виски есть, — сказал я. — Хлебни-ка, может?

— Спасибо, мистер Крофт, пожалуй, лучше не надо.

— Давай выпей. У меня много.

— Я, мистер Крофт, не пью. — Он, видно, испугался, что напоминает даму из общества трезвости, и пояснил: — Во мне и без того черт сидит.

— На таком морозе всю флягу вылакать можно, — сказал я.

— Нет, спасибо.

Я отстал от него, и он, по-видимому, подумал, что я обиделся.

— Хорошо, если бы все это было уже позади, — сказал он.

— Каждый веселится по-своему.

— Человек в свои руки взял господне отмщение. А человек, мистер Крофт, и ошибиться может. — Он сказал это шутливо, но вовсе не ради шутки.

О Боге я думаю, наверное, не больше и не меньше, чем любой мирянин. Мне приходится много времени проводить в одиночестве. Но я видел — и сам творил — дела, после которых мне стало казаться, что если Бог и печется о людях, то лишь обо всех скопом, и слово свое не сразу скажет.

— Думаешь, Богу есть дело до того, что происходит тут у нас сегодня? — спросил я излишне резко.

Спаркс однако, отозвался вполне миролюбиво:

— Без его воли волос с головы не упадет.

— Раз так, то промаха он в нашем деле не допустит.

— Бог в нас, мистер Крофт, — не сдавался он. — Он свою волю через нас творит.

— Выходит, значит, мы орудия божественного гнева? — высказал я предположение.

— Этого мне совесть не подсказывает, мистер Крофт, — сказал он, чуть помолчав. — А вам?

— Я вообще не уверен, что у меня и совесть-то осталась.

Он попробовал зайти с другого конца:

— Мистер Крофт, если бы вам своими руками пришлось затянуть веревку на шее одного из этих людей, смогли бы вы потом об этом сразу забыть?

— Пожалуй, что нет, — признался я.

— И не мучило бы вас это еще долгое время спустя?

— Если на угонщике, то нет, — соврал я.

Когда Спаркс ничего на это не ответил, у меня возникло