См.: Алпатов А А Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII — первая половина XIX века). М., 1885. А. Л. Шлёцер, прибыв в Россию в 1761 г., не обнаруживает здесь исторической науки, так как критерием ее считает применение приемов историко-филологической критики текста. В новейших авторах российской истории, В. Н. Татищеве и М. В. Ломоносове, он не может признать историков, поскольку ими не освоен в должной мере исторический метод (который, конечно, был шире техники приемов). См.: Там же. С. 36–37.

Так это происходит в Германии с самого же начала становления историзма, и это знаменательным образом сказалось на переосмыслении самого слова «историзм» (Historismus) в негативном плане — как отказа от «своего», безразличной стилизации под прошлое, эклектизма и т. п. В ненецкой мысли «свертывание» истории и перевод ее в ту или иную конструкцию начинает осуществляться с самого становления нового исторического мышления: «… в философии истории, как и в философии природы, гениальный замысел Гегеля — представить историю общества как закономерный процесс при конкретной его разработке превращается в свою противоположность <…> смысл и источник общественного развития <…> переносится вовне самой истории, последняя оказывается лишь временной формой…» (Богомолов А. С. Гегель и диалектическая концепция развития // Философия Гегеля: проблемы диалектики. М., 1987. С. 65).

Шпет Г. История как проблема логики: Критические и методологические исследования. М., 1916. Т. 1. С. 20–21.

См.: Holenstein E. Linguistik, Semiotik, Hermeneutik. Frankfurt а. M., 1976. S. 15,17.

Этот аисторизм был наследием определенной культурной традиции: развитие феноменологии должно было потеснить его, предоставив место рефлексии исторического.

Г. Шпет до сей поры недооценен, не прочитан и даже не дочитан до конца. Неизданным остается его труд «Философия истолкования (герменевтика и ее проблемы)» (1918), который ни в чем не утратил своей актуальности и современного звучания. В частности, он перекликается с книгой Г.-Г. Гадамера «Истина и метод», особенно с ее историческими разделами (см.: GadamerH. G Wahrheit und Methode. Tubingen, 1960; см. теперь также: Gesammelte Werke. Bd. 2. Tubingen, 1986).

Эволюция взглядов самого Гуссерля совершалась довольно быстро; кроме того, от философии Гуссерля постоянно отпочковывались отдельные ветви, иногда далеко отклонявшиеся от основного ствола. Соединение феноменологии с проблемами истории, философии культуры, герменевтики потребовало значительного времени; у Г. Шпета, который одновременно оставался верен Гуссерлю этапа его классических довоенных трудов и был исключительно своеобразен, все эти соединения предусмотрены и во многом развиты.

Шпет Г. Указ соч. С. 22.

«… человеческий индивид <…> не есть заключенный одиночной тюрьмы… факты и акты коллективного, «соборного», именно социального порядка так же действительны, как и факты индивидуальных переживаний. Человек для человека вовсе не только со-человек, но они оба вместе составляют нечто, что не есть простая сумма их, а в то же время и каждый из них, и оба они, как новое единство, составляют не только часть, но и “орган” нового человеческого целого, социального целого. Самые изощренные попытки современной психологии “свести” социальные явления к явлениям индивидуально-психологического порядка <…> терпят решительное крушение перед фактами непосредственной н первичной данности социального предмета как такового» (там же).

«Нужны поэты в поэзии, а как не нужны в поэзии музыканты, так не нужны и живописцы» (Шпет Г. Эстетические фрагменты. Т. 1. Пб., 1922. С. 29), — высказывание, не частое в русской традиции, но для формалистической эстетики не новое и не оригинальное.