— Давай помогу. — Грей повел Сэма в бар, где они стали насильно угощать бабушку канапе. О Боже! Зейди осталась наедине с матерью. 505!

— Ты плохо выглядишь.

Это всегда приятно слышать. Но Зейди знала, что Мэвис еще не закончила.

— Ты мало загораешь?

Для всех остальных жителей Америки загар — ужасная вещь. Для калифорнийцев это признак здоровья. Если только ты живешь не в Беверли Хиллз, где действительно можно увидеть женщин с зонтиками от солнца, при помощи которых они укрывают от обжигающих лучей свою новую кожу, только что полученную от детенышей кита.

— Я в порядке, мам. Просто много работаю.

— Ты освобождаешься в четыре. В это время все еще светит солнце.

— Не у меня на балконе.

— Ты не можешь съездить на пляж?

Мэвис и Сэм познакомились на пляже за свиными шашлыками в конце шестидесятых. Очень в стиле «Гиджет». Мэвис была убеждена, что судьба Зейди — это лежать на песке у пирса Санта-Моника. Все, что Зейди нашла в Санта-Монике, — это бездомных, просивших у нее мелочь. Недавно она дала доллар какому- то бездельнику, потому что он сказал, что она симпатичная.

— Мам, перестань. Я смогу немного загореть, когда кончатся занятия в школе.

О Боже, уже почти лето! Что ей делать три месяца? Может, ей удастся получить уроки в летней школе. Или вести факультатив по написанию сочинений. Может быть, Тревор на него запишется и придет в этой своей рубашке. Она выпила до дна свое вино, пытаясь отогнать мысль о нем. Слава Богу, он в этом году заканчивает школу.

— На этой вечеринке есть несколько красивых мужчин. Ты заметила? — спросила Мэвис.

Зейди посмотрела поверх головы матери, что было нетрудно сделать, учитывая, что в Мэвис было всего пять футов два дюйма роста, и увидела у барной стойки темноволосого парня в зеленой рубашке. У него была фигура из тех, что нравились Зейди. Высокий и широкоплечий. Некоторые женщины предпочитают тощих, женоподобных рок-звезд, но Зейди — не из их числа. Если женщины должны соответствовать телом идеалу Бетти Буп, то, черт возьми, мужчины обязаны иметь мышцы. Она наблюдала, как Зеленая Рубашка сделал глоток пива и рассмешил ее тетю Джозефин. Три года назад для Зейди не составило бы никаких проблем подсесть к нему и завязать умный разговор, но теперь она не видела в этом особого смысла.

Она снова посмотрела на мать.

— Нет, я не заметила.

Прежде чем Мэвис могла возразить, вернулись отец Зейди и Грей, оставившие бабушку Дэвис в кабинке с родителями Хелен и Дениз.

— У нее теперь только одно настоящее бедро. Можно было ожидать, что эта женщина перестанет танцевать танго на каблуках, — Сэм сел на свой стул и поднял бокал «Гиннесса».

Грей обнял Зейди за плечи и посмотрел на Мэвис:

— Не возражаете, если я одолжу у вас Зейди на несколько минут?

— Валяй.

Мэвис считала, что Зейди сошла с ума, раз не видит в Грее потенциального мужа. Когда Мэвис и Сэм познакомились с Греем в День интервенции, Мэвис отвела Зейди в сторону и сказала:

— У него столько достоинств, а ты просто отдала его Хелен?

Зейди хотела объяснить матери, что Грей однажды три раза отсылал обратно чизбургер, но что толку?

Грей потащил ее наружу, на палубу, выходящую на причал. Зейди охотно последовала за ним. Она бы сейчас поехала в Детройт только ради того, чтобы уйти от своей семьи.

Грей с беспокойством смотрел на нее.

— Как ты?

Вау, вопрос вечера. Неужели никто не может спросить у нее, который час? Или что она думает о ситуации в Ираке? Или сколько раз она рыгала после того, как ела лосося?

— В девяносто пятый раз за сегодняшний вечер отвечаю: я в порядке. А ты как, жених? — Она сказала это с подходящей ироничной интонацией, чтобы не показаться слащавой.

— Я чувствую себя здорово. Пьян в стельку, но чувствую себя здорово.

— Тебе как будто весело. — Она говорила серьезно. Он так и выглядел, и не было необходимости в ироничной интонации.

— Так и есть. Не могу понять почему, но мне действительно нравится твоя семья.

— Не записывайся в клуб поклонников. Ты такой один.

— Я бы познакомил тебя с Майком, но что-то подсказывает мне, что ты не в настроении.

На какой-то короткий момент Зейди стало интересно, не Майк ли — тот парень в зеленой рубашке, но это было все равно. Она не испытывала никакого желания знакомиться с ним.

— Ты мудрый человек, — ответила Зейди. — Кроме того, это твой вечер. Ты не должен заниматься спариванием своих друзей. Ты должен ухаживать за своей невестой.

— Хелен все время улыбается. — Он казался гордым по этому поводу.

— Хелен никогда не перестает улыбаться. Она улыбалась и в тот день, когда я попала ей в колено из пневматического пистолета.

Это был хороший день. Четвертый класс. Летний пикник. Дикая красота детства.

— Так вот откуда этот след? — Грей и вправду выглядел обеспокоенным.

Зейди закатила глаза:

— Боже, ты, в самом деле, запомнил ее кожу?

— Это звучит безнадежно, да?

— Да, ты безнадежен.

Грей улыбнулся ей. Они чокнулись пивными бутылками и стали смотреть на причал.

— Отец Хелен? Наркодилер. Колумбиец. Пятьдесят килограммов в день.

Зейди улыбнулась ему, подхватывая:

— Моя тетя Джозефин? Девушка по вызову. У нее при себе всегда несколько пистолетов.

— Твоя бабушка Дэвис? Трансвестит.

Зейди брызнула пивом через перила палубы, в воду залива. Грей засмеялся. И все в мире снова пришло в порядок.

— Я счастлива за тебя, ты знаешь. Правда, счастлива. Хелен никогда тебя не обманет, она всегда останется красивой и счастливой, и у тебя будут улыбчивые маленькие дети, которым никогда не потребуются подтяжки.

— Думаешь, она выдержит меня так долго?

— Гарантирую, она выберет свое собственное покрывало, но в остальном ты выживешь.

Он обнял ее за плечи и сжал их; они продолжали смотреть на пристань. В конце доков какой-то рыбак мочился на корпус яхты. Это был прекрасный вечер.

На большой перемене в понедельник Зейди не могла выкинуть из головы вопрос Хелен, не боится ли она, что будет плакать во время церемонии. В смысле, плакать по-настоящему. Зейди не плакала на протяжении всего своего душераздирающего позора. Она дождалась, пока не доберется домой, и там ее прорвало. Грей был свидетелем. Тот факт, что Хелен думала, будто ее собственная драгоценная свадьба выведет Зейди из себя, бесил ее. Нет, черт возьми, она не станет плакать. Она, может быть, блеванет, но плакать она не станет.

Как это похоже на Хелен — заставить Зейди снова ее ненавидеть как раз в тот момент, когда она так сильно старалась полюбить ее.