любезно кивал, и я не знаю, задавался ли он когда-либо вопросом, какой могла бы быть эта таинственная внешкольная деятельность. Возможно, мы были вдохновлены примером Дарвина, который посвятил годы своей жизни моллюскам, настолько целеустремленно, что его дети, показывая дом некоторым друзьям, были в невинном замешательстве, когда их спрашивали: «Тогда, где [Ваш отец] делает своих моллюсков?» Я не уверен, что мы тогда знали историю Дарвина, и я подозреваю, что мы придумали оправдание, потому что в моллюсках есть нечто, кажущееся слишком неправдоподобным, чтобы быть обманом. Моллюски не то, чем они кажутся. Это также относится и к другим животным. И это – тема «Рассказа Моллюска» (
Вопреки всем внешним признакам, моллюски являются ракообразными. Обычные морские желуди, которые покрывают скалы как миниатюрные блюдца, помогая Вашим ботинкам не скользить, если Вы их носите, и повреждая Ваши ноги, если не носите, совсем не похожи на блюдца изнутри. В раковине они – искаженные креветки, лежащие на спине, брыкающие лапками в воздухе. Их лапки имеют перистые гребни или ковши, которыми они фильтруют частицы пищи из воды. Гусиные моллюски делают то же самое, но вместо того, чтобы укрываться под конической раковиной, как морские желуди, они сидят на конце крепкой ножки. Они получили свое название благодаря еще одному непониманию истинной природы моллюсков. Их влажные фильтрующие «перья» придают им внешность птенца в своем яйце. Во времена, когда люди верили в самозарождение, по народному поверию эти гусиные моллюски вырастали, насиживаемые гусями, особенно Branta leucopsis, белощекой казаркой.
Наиболее обманчивый из всех – должно быть, действительно держащий рекорд среди животных, близко не похожих на ту вещь, по которой их знают зоологи – паразитический моллюск, такой как саккулина. Саккулина – не то, чем она кажется, в полном смысле слова. Зоологи никогда бы не поняли, что в действительности это – моллюск, если бы не ее личинки. Взрослая представляет собой мягкий мешок, который цепляется за нижнюю сторону краба и запускает длинные, ветвистые, похожие на растения корни внутрь, чтобы поглощать питательные вещества из тканей краба. Паразит не только не похож на моллюска, он не похож на ракообразное любого вида. Он полностью утратил все следы панцирной пластины и все следы сегментации тела, которую имеют почти все другие членистоногие. С таким же успехом он мог бы быть паразитным растением или грибом. Все же, в терминах его эволюционных родственных отношений, это – ракообразное, и не просто ракообразное, а именно моллюск. Моллюски действительно не то, чем они кажутся.
Удивительно, но эмбриологическое развитие саккулины, необычайно несхожее с телом ракообразного, становится понятным в терминах, вроде Hox-генов, которые были предметом «Рассказа Плодовой Мушки». Ген под названием Abdominal-A, который обычно контролирует развитие типичного живота ракообразного, не экспрессируется у саккулины. Выглядит, как если бы Вы могли превратить плавающее, брыкающееся, длинноногое животное в бесформенный гриб, лишь подавляя Hox-гены.
Между прочим, ветвящаяся корневая система саккулины разборчива в своем вторжении в ткани краба. Она направляется сначала к репродуктивным органам краба, что имеет эффект кастрации. Является ли это только случайным побочным результатом? Вероятно, нет. Кастрация не только стерилизует краба. Как тучный вол, кастрированный краб, вместо того, чтобы сконцентрироваться на том, чтобы стать худой, скупой машиной для размножения, направляет ресурсы для получения большего: больше пищи для паразита (
Чтобы довести до конца рассказ об этой группе, вот, небольшая басня, описывающая будущее. Спустя пятьсот миллионов лет после того, как позвоночные и членистоногие полностью погибли от столкновения с матерью всех комет, разумная жизнь, в конечном счете, повторно развилась в виде отдаленных потомков осьминогов. Палеонтологи-октопоиды наталкиваются на богатый окаменелостями слой, датируемый двадцать первым веком нашей эры. Не являясь точным срезом нынешней жизни, этот богатый сланец, однако, производит на палеонтологов впечатление своим многообразием и разнородностью. Тщательно оценив окаменелости, вынеся восмисторонне взвешенное суждение и профессионально обсасывая детали, один ученый октопоид выдвигает предположение, что жизнь в течение этого предкатастрофного рассветного периода была более нелепо расточительна в своем разнообразии, чем когда-либо вновь, подбрасывая причудливые и замечательные новые планы строения тел к радости исследователя. Можно понять, что он имеет в виду, представив своих собственных современных животных и предположив, что небольшое количество их образцов превратится в окаменелости. Представьте себе гераклову задачу, стоящую перед нашим будущим палеонтологом, и посочувствуйте его трудностям в попытках различить их сходства с помощью неполных и спорадических ископаемых остатков. Просто возьмем один пример, как бы Вы классифицировали животное ниже слева? Очевидно, новое «таинственное чудо», вероятно, заслуживающее права иметь ранее неназванный тип, выдуманный в его честь? Целый новый Bauplan (план строения организма – прим. Пер.), до настоящего времени неизвестный зоологии?
Однако нет. Возвращаясь из футуристической фантазии в современность, это таинственное чудо – на самом деле муха, Thaumatoxena andreinii. И не просто муха, а принадлежащая к вполне почтенному семейству Phoridae. Более типичный член Phoridae изображен ниже, Megaselia scalaris.
С Thaumatoxena, «таинственным чудом», произошло вот что – она приобрела резиденцию в гнезде термитов. Жизненные требования в этом монастырском мире настолько необычны, что – вероятно, в довольно короткое время – она потеряла всю схожесть с мухой. Передний конец в форме бумеранга – то, что осталось от головы. Затем идет грудь, и Вы можете увидеть остатки крыльев, подвернутых между грудью и брюшком, представляющим собой волосатую часть на конце. Моралью снова служит моллюск. Но аллегория палеонтолога будущего и его соблазнение риторикой таинственных чудес, радостно пирующих в формообразующем пространствe, была соткана не напрасно. Она была задумана как подготовка к следующему рассказу, целиком посвященному «Кембрийскому Взрыву».
Рассказ Бархатного Червя
Если современная зоология признает что-нибудь похожее на полноценный миф о зарождении, то это – Кембрийский взрыв. Кембрийский период – первый период фанерозойского эона, последние 545 миллионов лет, в течение которых животная и растительная жизнь, как мы знаем, внезапно стала появляться в окаменелостях. До кембрийского периода окаменелости были или крошечными следами, или загадочными тайнами. От начала кембрийского периода был шумный зверинец многоклеточной жизни, более или менее правдоподобно предваряющий нашу собственную. Внезапность, с