авторской правке и написанный в период умопомрачения, когда он уже был всецело охвачен душевной болезнью, посвящен «воле к власти», которая наполняет вселенную, выковывая порядок из хаоса. Мы среди главных агентов этого порядка. В этом свете Wired обязан своему появлению не одному лишь Ницше, но и всей предшествующей традиции романтического витализма, который воздерживается от разрешения политических и этических вопросов в пользу прославления «жизни», чем бы она ни была.

Только человек может создать компьютер, именно поэтому наша задача состоит в прокладке дороги для жизни, в том, чтобы создавать следующую «вивисистему». Для этого мы разрабатываем компьютерные программы, способные к самовоспроизводству, и, кроме того, расширяем себя непредставимыми ранее способами, включаясь в «постдарвиновскую эволюцию». Лучший пример этому, согласно Келли, программы для создания виртуальной реальности, в которой творцы могут стать их виртуальными обитателями. И это время вовсе не так далеко от нас, как кажется. Некоторые люди уже проводят значительное время в «виртуальных сообществах», многопользовательских версиях компьютеризированных ролевых игр, которые появились в 1980-е годы. Там игроки взаимодействуют друг с другом и с «ботами» (программы, имитирующие людей) на фоне ландшафта, словесное описание которого появляется на экране. Эта технология может быть напрямую объединена с недетерминированными эволюционирующими самовоспроизводящимися программами и с техникой для создания виртуальной реальности, которая рождает у пользователя впечатление присутствия и непосредственного участия в созданных ландшафтах.

Некоторые люди, в основном студенты колледжей, почти потеряны для жизни в своих собственных телах и живут почти исключительно в виртуальных сообществах. Келли хочет, чтобы эта практика зашла гораздо дальше. Он хочет видеть множество людей, населяющих специализированные онлайновые сообщества, часто созданные ими самими. Создание этих миров расширяет область «жизни», и «любой творческий акт не более и не менее как повторение заново акта творения». Программисты, творящие эти миры, воспроизводят «старую тему бога, сходящего в созданный им самим мир». Келли отождествляет эту тему с темой Иисуса, но можно спросить себя, не будет ли образ Нарцисса более уместным для описания столь амбициозного замысла.

Эти странные идеи дают нам ключ к феномену дигерати и отчасти объясняют приписываемое им отношение к различным проявлениям современной жизни. Возьмем, к примеру, свободный рынок, который Wired просто боготворит. Рынок идеален с точки зрения «спонтанного порядка» и уже сам по себе близок к живым системам. Именно этот аспект прославляется журналом, когда заходит речь об экономическом сдвиге, в ходе которого индустриальная экономика замещается информационной. В прошлом году Келли писал: «Говоря поэтическим языком, первичная задача сетевой экономики — разрушать индустриальную экономику, компанию за компанией, отрасль за отраслью». Знание того, что Келли видит в этом экономическом скачке триумфальную победу одной «вивисистемы» над другой, когда люди оказываются лишь «перебросочной станцией», проливает свет на восторженный тон его анализа.

Ирония такой точки зрения состоит в том, что этой «сети для всех даром», которой восхищаются в Wired, угрожает не столько правительство, сколько перспектива попасть под власть мегакорпора-ций. Меньше чем год назад, когда проект создания онлайновой версии Wired провалился, Microsoft объявила о планах потратить добрую часть своего девятимиллиардного оборота на доминирование в этой области[215]. Любимый журналом символ информационной обратной связи — змея, кусающая свой собственный хвост, — может стать символом вечного либертарианского парадокса: монополия, переходящая в феодализм, возникает из нерегулируемого состязания и закусывает свой либертарианский хвост.

Вдобавок к сказанному техноромантизм Келли приводит к тому, что Wired упрямо закрывает глаза, соприкасаясь с экологическими аспектами проблемы. Грегори Сток из Калифорнийский университета в Лос- Анджелесе, который верит, что «генная инженерия — это следующая ступень природной эволюции», заявил на страницах журнала следующее: «...планета переживает процесс массового вымирания [видов]... Мы находимся в его эпицентре». Но нас, тем не менее, это волновать не должно, ибо «современная технология позволяет нам совершить эволюционный переход... Будет удивительно, если этот скачок случится без разрушительного влияния на существующие ныне формы жизни». В другом номере журнала Пол Левинсон успокаивал читателей, говоря, что, поскольку сегодня ДНК может быть сохранена для возможного в будущем воссоздания ее носителя, «угроза вымирания отошла навсегда». По большому счету, если посмотреть глубже, массовое вымирание и глобальное потепление могут рассматриваться как «эволюционный переход», триумф человека и индустриальных вивисистем. Точно так же, если даже от видов останется только генетический материал, мы можем не беспокоиться по поводу гибели экосистемы, которую они сейчас населяют. Конечно, читатель прав, когда думает, что что-то, может быть даже самое важное, теряется при таком повороте событий. Причудливые биологические идеи Келли скрывают подсобой легкомысленное безразличие к публичной политике.

Такое самодовольство — это искус, свойственный подобному отношению к вещам. Когда любая трансформация воспринимается как плод борьбы против энтропии, обсуждение социальных и экономических изменений выглядит бессмысленным. Любые тенденции неизбежны и приводят к неизбежному благу. Любая доктрина, прославляющая грубую силу природных процессов и их влияние на общество, завершается принесением демократических условностей в жертву удовольствиям виталистского энтузиазма.

Конечно, речь здесь идет по большей части о Wired, а не о романтическом либертарианстве. Журнал вновь и вновь обращает наше вни-мание на оптимистические в духе Панглоса картины будущего демократии в Интернете. Внештатный редактор журнала Йон Катц, в частности, наслаждается сравнением дигерати с йоменами эпохи Джефферсона — твердыми самостоятельными индивидуалистами, имеющими свои собственные идеи и мужество озвучивать их. Катцу нравится задавать вопросы вроде: «Можем ли мы создать новую разновидность политики? Можем ли мы построить лучшее гражданское общество при помощи наших могущественных технологий? Служим ли мы делу продолжения эволюции свободы человеческих существ?» К сожалению, он отвечает на это банальными наблюдениями и предложениями не по существу: дигерати не интересна большая политика, они разочарованы в ней. Они никогда не участвовали в политике, кроме тех случаев, когда им приходилось защищать свои киберинте-ресы. Тем не менее, если они когда- нибудь обратят к ней свои живые умы, они, вероятно, придумают что-нибудь достойное.

То, что они придумают, обычно покоится на преимуществах онлайновой коммуникации и чрезвычайно простого доступа к информации в Интернете. Оба этих преимущества весьма ценны, особенно для тех граждан, которые занимаются частными аспектами проблем и озабочены поисками соседей, разделяющих их интересы и общественные ресурсы в местной библиотеке. Чем больше мы занимаемся воспитанием информированного, склонного к полемике гражданина, тем лучше для всех нас. Тем не менее эти технологии главным образом расширяют свободу действий уже вовлеченных в какую-либо деятельность мужчин и женщин; они служат скорее побочным целям, нежели влияют на основное течение политического процесса. Упускать из внимания этот факт — типично для технофилов, склонных путать новые инструменты с новыми мирами. Катц с трепетом говорит о «невиданной доселе возможности индивидуумов говорить друг с другом напрямую» в Сети, но вдумчивый читатель напомнит, что в истории уже были эпохи, когда обсуждение совершалось здесь и сейчас. Более того, картина демократии, которую прославляет Wired, покоится не столько на совместном обдумывании, сколько на «спонтанном порядке». Келли в качестве параболы для такой демократии предлагает стадион, полный людей, которые без явных инструкций манипулируют светящимися палочками, формируя узоры. Подобная разновидность «сознания пчелиного роя», как Келли в возбуждении называет это, похоже, идеальна для шоу на стадионах; но в случае с самоуправлением это не столь очевидно. По сути, перед нами виталистский образ демократии.

Этот витализм, граничащий с мистицизмом, заставляет Wired презирать самые привычные институты управления как такового. Часто пишущий в журнал сетевой гуру Джон Перри Барлоу считает, что, по большому счету, «сенат США скоро станет таким же бездействующим придатком, как и британская палата лордов». В том же духе выдержано трехлетней давности интервью издателя Wired Луиса Рос-сетто газете New York Times: «В ближайшие десять или двадцать лет мир будет полностью преобразован... [Мы не видим] никакой разницы между Эл-Би-Джеем60 и Никсоном, но еще не известно, будет ли вскоре вообще какой-либо президент». Все указывает на то, что команда Wired предпочла бы, чтобы его не было.