к Канарским островам слишком быстро. Ветер был шквалистый, но, к счастью, умеренный. Я кралась к цели, насколько позволяло направление ветра. Зарабатывала расстояние на географической долготе, теряя на широте. Похоже было, что в погоне за нужными ветрами я дойду почти до Азоров. Становилось все холоднее. Что ж, в северном полушарии весна только началась, и я шла в сторону северного полюса, а не экватора. В конце марта вернулась уже на 38-ю параллель.

Каждый день приносил очередную пачку поздравительных телеграмм. Гдыня-Радио аккуратно передавала все тексты, титулы и подписи и также добросовестно соединяла со всеми по телефону. Оказалось, что многие желали говорить со мной лично. Это было очень приятно, однако после меня ожидали дополнительные занятия по тяжелой атлетике: при такой широкой аудитории аккумуляторные батареи требовалось заряжать ежедневно. Прием стоил мне всегда дешевле, поэтому многочисленные телеграммы не обременяли. Зато ответ обходился в несколько раз дороже, и я порой думала о своих будущих собеседниках не очень дружелюбно. Пока что слава выражалась в увеличенном количестве перекидываемых парусных мешков.

Апрель должен был принести поворот ветров со стороны запада. Понижавшееся давление вроде бы должно было подкрепить теорию. Это либо происходило слишком медленно, либо что-то в атмосфере сдвинулось, но ветры пришли разные. Дули с юга, севера и востока, старательно обходя запад. Море было больше взбудоражено течением, чем ветром. Горизонт снова обложили могучие кучевые облака, синие снизу и белые на вершинах. Их движение вызывало короткое оживление ветра. Иногда шел мелкий дождичек. Погода была совершенно типичной для зоны переменных ветров. А я плыла между 32° и 38° северной широты. Вернее, «Мазурка» плыла почти самостоятельно. Уже второго апреля я подхватила какую-то неприятную простуду. Правда, температура воздуха, особенно ночью, стала низкой — менее 10 °C. Но и мой вклад в ухудшение состояния здоровья был немалый. Еще три недели назад я была на экваторе и до моего сознания просто не дошло, что тропическое плавание уже кончилось. По-прежнему лазала босиком и в весьма летнем наряде, так что результат в виде повышенной температуры и общего недомогания появился довольно скоро. От зимней погоды перейти к летней легче. Таким образом, я оказалась ни на что не годной. Стонала и плыла больше по привычке, собственно предоставила плыть «Мазурке», а сама мучилась угрызениями совести. Лечилась сперва по собственному разумению, а получив соответствующие указания по радио, стала лечиться по науке. Скверно чувствовала себя всю неделю и плыла медленнее, чем была должна.

2 апреля на счетчике лага стукнуло 30 000 миль. Поздравила «Каурку» и Альбатроса, а они нахально заявили, что могут еще столько же. Исключительное нахальство — запасов у нас было всего на месяц. Как раз кончилась одна цистерна с водой, а второй хватит на 30 дней. Мои пробеги между портами лимитировала вода. Есть можно было немного или ничего, но с водой шутить нельзя. Разумеется, умывание, стирка и мытье посуды с большим успехом осуществлялись в морской воде. Стирка требовала наименьших затрат времени. В Кейптауне мне вручили на «Орцыне» прекрасный подарок — мешок чистого матросского белья и одежды с правом его списания. Я надевала на себя все чистое, а использованное бросала за борт. Поэтому я привезла в Лас-Пальмас такое мизерное количество белья для стирки, что повергла Ядзю в изумление. Она готовилась превратить свой дом в большую прачечную, а все обошлось небольшой постирушкой.

Слава «Мазурки» стала международной, и этот факт впервые был установлен 4 апреля. Мне уже не раз встречались суда, шедшие в Европу и из Европы. Я очень настороженно следила, нет ли у них дурных намерений по отношению к «Мазурке», но обычно мы расходились на приличном расстоянии. Но одно судно вдруг сменило курс и стало приближаться ко мне. Я с неодобрением подумала об экипаже: мало того, что заставили меня сидеть в кокпите, так еще было неизвестно, что собирается делать это механическое чудовище. Оно поравнялась с яхтой, легло на параллельный курс и дало три гудка. Толпы людей махали руками и фотографировали. Оказалось советским судном из Одессы.

9 апреля я, наконец, достала карту, на которой Канарские острова уже не были точками. Правда, упорные восточные ветры вывезли «Мазурку» на 33° северной широты, но зато мы были уже на 26° западной долготы. Вот-вот должен был появиться северо-восточный пассат. Действительно, ветер стал крутиться вокруг ожидаемого направления. Теперь можно было двинуться в бакштаг прямо к Гран-Канарии. Северный ветер принес много туч, дожди и ледяной холод. С тоской я вспоминала тропическую жару. А тут ночью было 7 °C, в полдень 14 °C. Разве плавание в таком холодильнике может доставить удовольствие? Я была очень разочарована. Другое дело, что мне было попросту не во что одеться. Натянула на себя два толстых свитера, сверху штормовку. Если бы после четырехчасовой вахты меня ждала горячая еда, то было бы не так плохо. Но мой верный экипаж готовить не желал и одетый в желтые плюшевые меха плевал на низкую температуру. У меня же мехов не было. Рейс я прожила в тропиках, впрочем, впихнуть в «Мазурку» еще комплект полярной одежды все равно было бы невозможно.

Ветер поработал на севере два дня, а на третий сделал очередной пируэт и ударил штормом прямо в нос. Был настолько неучтив, что явился среди ночи. Стащил меня с койки, заставил надеть холодные мокрые тряпки и уменьшить парусность. Наглядное отсутствие хорошего воспитания — выволочь даму ночью из теплой постели. Сильный юго-восточный ветер, конечно, притащил с собой встречное течение и вскопал все море. Ветер продержался сутки, затем вернулся в северную четверть, а потом поселился на два дня на востоке. Я галсировала вправо и влево. Было совершенно пасмурно. Ловила солнце через тучи часами. Караулила с секстантом на рубке и около, на кормовом и носовом релингах. Меняла фильтры и позиции и после множества манипуляций получала в зеркальцах бледный кружок. Наконец ветер кончился вообще, а давление показывало, что надвигается антициклон, который в качестве форпоста выслал вперед большой ветряной шум. Всю ночь я бестолково крутилась в штиле. Кругом пугали меня странные суда, почему-то их огни не соответствовали никаким правилам. Суда лазали вправо и влево, вели себя как рыболовные, а освещены были как карусели. Мне решительно не нравилось такое соседство при нулевой скорости и такой же способности к маневрированию.

На следующий день стало немного лучше с ветром и значительно хуже с погодой. Моросило, было пасмурно, видимость сильно ухудшилась. Несмотря на это, еще одно советское судно, тоже из Одессы, углядело «Мазурку» и подошло поздравить. Развивавшиеся под салингом флаги расцвечивания желали мне приятного путешествия, сирена дала три обязательных гудка. После милой встречи ветер стал ошалело крутиться вокруг розы ветров, совершенно не желая ничего делать по поводу отчаянных призывов из Лас- Пальмаса, где ждали оргкомитет по встрече, пресса, радио и телевидение. А «Мазурка» одолевала по 50 миль в сутки. Бомбардировали и погоняли призывами пока что из Гдыни, поскольку Лас-Пальмас был еще глух и нем, хотя я 15 апреля уже находилась на 31° 02' северной широты и 20° 13' западной долготы. Так мы и разговаривали через Гдыню — раз непосредственно, раз косвенно. Стало немного теплее, только облачность превышала норму. Зато море было гладким, волновало его лишь течение. Яхта несла большую геную и полный грот. В этом составе паруса работали великолепно, если бы еще было на чем.

18 апреля «Каурка» проплыла 31 000 миль и оказалась к северу от островов Пальма и Хьеро. Вечером состоялась положенная связь с Гдыней, а потом я поговорила с мужем, сидевшим в доме Юрека в Лас- Пальмасе, — опять-таки через Гдыню. Сообщила координаты, планируемый курс и услышала, что он хочет выйти мне навстречу. Подумала, что на рейд порта и не стала расспрашивать о подробностях.

На следующий день с утра я высматривала Тейде — самую высокую вершину на острове Тенерифе. Знала ее лично, поэтому должна была опознать очень рано. Однако в стороне Тенерифе, как, впрочем, всюду, стояли тучи. После полудня вроде бы показался черный контур перед носом, а в сумерках сверкнул огонь — давал о себе знать маяк Анага на северном мысе Тенерифе. К этому времени ветер стих, осталась только мертвая зыбь. Я знала, что не успею пройти остров, и мне нужно было сделать галс в сторону океана. Спустилась вниз, чтобы посмотреть на карту, и услышала шум двигателя — совсем рядом проходило какое-то небольшое судно. Выскочила на палубу и увидела ходовые огни скорее всего рыболовной моторки.

Моторка подошла к яхте с левой стороны. Раздались радостные крики и голос моего мужа. Я остолбенела: как он мог выйти в открытый океан на этом суденышке — без парусов, только с двигателем? Ведь в любую минуту можно утонуть. Громко выразила свои опасения, но все на моторке почему-то рассмеялись. Мы немного поговорили, и они поплыли на Тенерифе сообщить Юреку, что встретили меня. Обещали вернуться и сопровождать «Мазурку» до утра. Меня это очень обеспокоило: как можно поступать так несерьезно, ведь это океан!