навигационных знаков в Квинсленде, которую Дикси оценил весьма посредственно. Впрочем, у него могли быть затруднения со входом в гавань: в тот день был на редкость сильный туман. Дикси зашел сюда в надежде отремонтировать подруливающее устройство. А я на следующий день уходила. Утром оттолкнулась ногой от «Паган Ли» и поплыла в сторону острова Кесвик. Сознательно пропускала, говорят, волшебные острова Линдеман. На этот раз предусмотрительно выбирала фарватер для крупных судов. Плавание между островами Камберленд предполагало ночные стоянки. Я знала, что с какого-то момента это потребуется соблюдать в Рифе обязательно, а пока нагоняла расстояние за счет сна. Рекламные буклеты расписывали необыкновенные красоты пятидесяти двух островов Камберленд, после посещения которых у путешественников якобы исчезает желание видеть другие острова и они возвращаются на юг. Поскольку я хотела обратного, оставила их слева по борту.
Ночью наступил полный штиль, а зимой в этой зоне штили бывают как будто крайне редко. Течение несло меня по своей воле. Это была кошмарная ночь, меня утешало то, что я не нахожусь среди хваленых островов. Утром миновала острова Линдеман, подул свежий западный ветер, повернувший затем на юг. До наступления темноты обошла остров Хук и тем самым прошла мимо всех островов Камберленд.
Движение судов на главном фарватере было умеренным. С юго-востока шли большие волны, довольно крутые и неприятные. Мористая сторона кораллового Рифа серьезного препятствия пока не представляла, но северо-западное течение становилось уже активным, вызывая повышенную нервозность моря и вынуждая меня часто корректировать курс. К утру была на широте Боуэна, но сюда входить я не собиралась.
После спокойного дня и довольно ветреной ночи я оказалась у мыса Кливленд. В глубине залива виднелся Таунсвилл. Мне стало радостно — миновала уже 20° южной широты. Фарватер к Таунсвиллу был очень длинным. Ветер почти стих, и я шла по нему около двух часов. Последнюю сотню метров и вход в узкие воротца решила одолеть на двигателе. Не очень спортивно, но быстрее. Спустила паруса, включила мотор. Через несколько минут заметила, что на шкале измерителя температуры охлаждающей воды стрелка перешла с зеленого поля на красное и замерла на краю. Руководствуясь здравым смыслом, я выключила двигатель. Поставила грот, геную и начала маневрирование в миниатюрном заливе, а затем в речке Росс шириной 50 м, разумеется, при встречном течении, достигавшем местами двух узлов. Опасаясь, что это будет продолжаться бесконечно долго, в бассейне порта снова включила двигатель — под личную ответственность.
Порт был забит яхтами и катамаранами. О том, чтобы пришвартоваться к палу, не могло быть и речи — якорное место было перенаселено сверх нормы. Вдоль всего неприглядного причала выстроились многорядные «плоты» из яхт. Таунсвилл — самый крупный после Брисбена город на северо-восточном побережье. У него имелись честолюбивые замыслы превратиться в будущем в развитый промышленный центр. Но пока гавань никак не соответствовала этим планам, особенно та ее часть, которая предназначалась для малых судов.
Мне не хотелось перетруждать двигатель — неизвестно, что с охлаждением, и я прикорнула возле новозеландской яхты «Челленджер». Иного выхода у меня и так не было: этот «плот» состоял всего из двух яхт. Экипаж моего плавучего причала вышел из Окленда в кругосветное плавание. «Челленджера» строили сами. Первую длительную стоянку устроили в Сиднее — зарабатывали на следующий этап. Непременно хотели добраться до Европы, особенно привлекала их Норвегия.
Нора охотно взяла на себя роль экскурсовода. Мы укрепили веревочную лестницу на набережной, и выход на берег по трехметровой стенке был обеспечен. Потом Нора повела меня в помещение, которое служило городской баней. Здесь мылись все, но, кажется, не убирал никто. Сверкая чистотой, мы отправились осматривать город. По австралийским меркам Таунсвилл был средневековым городом — ему уже исполнилось сто лет. Тем не менее, вторым Римом он не был, и мы начали и закончили осмотр магазинами. Я узнала, где можно пополнить запасы продовольствия.
Лишь одного я не смогла здесь сделать — отправить морскую почту с «Мазурки». На главпочтамте категорически отказались принять к отправке письма с польскими марками, хотя на них стояли все нужные печати. Почтовая дама намекнула, что я намереваюсь обмануть ее и тем самым нанести ущерб казне Ее Королевского Величества. Напрасно я объясняла, что морскую почту придумали сами англичане, дама стояла на том, что такие письма можно отправлять только с иностранного судна, подписанные капитаном и им лично представленные. Убедить ее, что в моем случае все так и есть, не удалось: смотрела на меня с подозрением и оставалась при своем мнении.
У меня было еще одно важное дело — проверка системы охлаждения двигателя. Сервисную службу искала два дня. Механик явился, сияя улыбкой, выслушал с умным видом мои жалобы, велел завести двигатель и… беспомощно развел руками. С его точки зрения двигатель был в идеальном состоянии. Я тоже так считала, но хотела бы знать, что означает такая высокая температура охлаждающей воды. К сожалению, механик также хотел бы знать, но смог лишь утешить меня заверением, что эти двигатели очень надежные, кроме того, на яхте, где главным движителем являются паруса, мотор используется редко. Поэтому, если он даже и выйдет из строя, то, очевидно, не скоро, так что я успею доплыть до Африки, а возможно, и до самой Польши. После этого выписал чек на 20 долларов и с улыбкой распрощался. Я еще должна была везти этого прохвоста на плоту к причалу.
Я решила двигаться дальше на север, коль скоро мне пророчили доплыть хотя бы до Африки. Узеньким фарватером вышла в залив Кливленд. Весь день дул переменный слабенький ветер, было мокро. А какие надежды он подавал во время стоянки — прямо голову отрывал! Ночь предстояла явно штилевая, и я без сопротивления направилась к якорному месту возле острова Магнетик. Оно было населено не густо, но для ночлега это не имело значения.
На следующий день с утра подул довольно сильный ветер, я нагоняла упущенное время и без особых угрызений совести проходила мимо красивых островов и городков. Судя по приобретенному опыту, их очарование было спорным, а вход в порты был доступен только в приливы. Так остались за кормой острова Пальмовые, Хинчинбрук, Иннисфейл…
На отрезке Таунсвилл — Кэрнс погода стала выравниваться. Я входила в южную зону пассата. Ветер почти не менял направления, но его скорость из-за близости суши сильно колебалась. Особенно пассат нервничал вблизи высоких островов и возвышений на берегу. Днем было солнечно, но уже стали появляться низкие серые тучки, шедшие в сторону суши, с мимолетными дождями, основательно снижавшими видимость. Нужно было непрерывно караулить на палубе, часто выручать авторулевого. Курсы на картах давались с трогательной точностью и так же точно требовалось их соблюдать. Ночи были ясные, звездные, а луна служила даровой лампой.
На третий день плавания я достигла к вечеру острова Фицрой, который находился почти у входа в Кэрнс. Но к порту вел фарватер через очень мелкий залив, почти полностью осыхающий при малой воде. Фарватер был прилично, для Квинсленда, обозначен, но мне не хотелось искать ночью тоненькие белые столбики с тусклыми огнями. При вхождении в порт хватало дел и без того. С якорного места у Фицроя кто- то призывно сигналил фонариком, но я при свете луны подошла к другому месту — в Миссьон-Бей и, найдя нужную глубину, бросила якорь. Стоянка вроде спокойная, дно илистое, можно безопасно спать.
Утром направилась в сторону порта. Ветер изменил направление, дул с берега, так что я тащилась по фарватеру короткими галсами против сильного речного течения. Пришвартоваться оказалось негде — все палы были заняты. Впрочем, я не считала это большим несчастьем — перспектива грести на плоту через широкую реку и, как потом выяснилось, при сильном ветре, была малозаманчивой. Я выбрала большую зеленую яхту, которая была пришвартована к борту еще более крупного судна, стоявшего возле главного причала. Получив согласие экипажа, быстро пришвартовалась к зеленому «Спектруму», яхте из Брисбена.
Стоянка оказалась для меня удобной и очень приятной. Портовые власти предоставили яхтсменам, что могли. Душевыми, построенными для портовых рабочих, мы могли пользоваться после полудня. Это был один общий зал с кабинками без дверей, расположенными вдоль стен. При вынужденном совместном купании каждый завешивал вход в кабинку тем, что имел. Кроме того, негласный этикет предписывал подтверждать сам факт купания громким пением. До позднего вечера в зале раздавались радостные вопли любителей чистоты. Вода в душах была холодной, поэтому никому не угрожало пропеть или прослушать целую оперу.
Однако я не хотела медлить с выходом, понимая, что дальше плыть будет труднее. От Кэрнса до
