Вопили по-польски с портового буксира, через борт которого перегнулась маленькая блондинка. Так я попала под заботливые крылышки семьи Станешевских. Плот был отбуксирован к «Мазурке», на яхту влезла Эльжбета. Она знала о моем предполагаемом прибытии из американских газет. Ее муж Роберт, капитан портового буксира, увидел утром, что «Мазурка» входит в порт, и послал моторку, которая и отвела меня на стоянку.

Эльжбета хотела немедленно забрать меня к себе домой. Но я была слишком вымотана, чтобы сразу начинать светскую жизнь. Договорились, что утром Роберт привезет мне свежий завтрак, а потом доставит на берег. Мы встретимся с Эльжбетой в таможне и вместе поедем в клуб.

Рано утром пришел большой буксир и здоровенный парень с сияющей физиономией вручил мне пакет со снедью и сказал, что вернется за мной через час. Таможню я нашла без труда.

Там записали «Мазурку» и обещали прислать таможенника прямо в клуб.

На улице меня подхватил огромный верзила:

— Я знаю, кто ты, отвезу тебя в клуб.

Я сказала, что жду встречи с Эльжбетой.

— Я сейчас позвоню пани Станешевской. Капитан Роберт тоже член клуба. Встретимся там.

Видимо, городок настолько мал, что здесь все друг друга знают.

В «Панама Канал яхт-клубе» секретарша зарегистрировала нас с «Мазуркой» и любезно сообщила, что я могу пришвартоваться сегодня же — после обеда освобождается место у причала № 3. Клуб уведомляет таможню и та дает согласие на швартовку. Предупредила, что длительная стоянка нежелательна: пять дней, в крайнем случае — десять, так как через канал проходит очень много яхт, а стоянка на якорном месте обременительна, хотя и бесплатная. Порекомендовала также сразу оформить, если мне нужно, заказ на слип — тут тоже большая очередь. Я оформила и сказала, что пришвартуюсь завтра утром. Потом вручила ей вымпел рейса для клуба, взамен получила клубный брейд-вымпел и инструкцию для прохождения через Панамский канал.

Став полноправным членом клуба, я отправилась с Эльжбетой на почту послать телеграмму в Польшу. Только после этого мы поехали к ней домой.

На следующий день я вырвала якорь и направилась в клуб. Двигатель работал нехотя — сперва не заводился, а потом не выходил на обороты, однако до причала № 3 кое-как дотянул. Стала на указанном месте, рядом с ресторанной верандой. Швартовы принял молодой блондин с пышными усами.

— Меня зовут Ян. Я тоже яхтсмен-одиночка, пришел с острова Гуам. Мне показалось, что у тебя какие-то затруднения на якорном месте, хотел уже ехать тебе на помощь.

Ян производил милое впечатление. И лицо его с льняными пышными усами показалось мне почти родным.

— Ты американец?

— Нет, норвежец, но к полякам испытываю симпатию. Вскоре я узнала причину его симпатии и почему его лицо показалось мне каким-то родным. Он был сыном норвежки и поляка, родился в концлагере. После войны много раз приезжал с матерью в Польшу, был в Гданьске и Щецине, хорошо знал Гдыню — родину отца. Искали его следы или хотя бы родственников, однако безрезультатно. В детстве знал немного польский, даже пытался говорить, но потом забыл. Любит, хотя и не понимает, слушать польскую речь, а среди поляков чувствует себя словно среди своих. Мать говорила, что он очень похож на отца.

Ян заботился обо мне очень сердечно. А меня просил только, чтобы я пригласила его на какое-нибудь польское судно, сам он стеснялся. Наверно, все еще надеялся отыскать след отца.

Подготовку к следующему этапу я начала с разгрузки ахтерпика. Еще на верфи туда положили запчасти и некоторые продукты, наглухо завинтили, а сверху прикрыли спасательным плотом. Решила проверить мой склад, так как мне казалось, что у «Мазурки» слишком тяжелая корма. Мои подозрения подтверждались поведением яхты на волне при плавании в фордевинд.

С помощью Роберта я сбросила плот на причал, отвинтила крышку. В ахтерпике творилось что-то ужасное. В наполнившей его жидкости — насыщенном растворе стирального порошка и других моющих средств — перемешались жестяные консервные банки, шланги и стеклянные банки с джемом. Поверх всего плавали, словно шкварки, кусочки поролоновой губки, служившей уплотнительным материалом. Вода, ее набралось несколько ведер, попадала через неплотно закрытую крышку, доступ к которой надежно блокировал плот. Два дня я выгребала мое богатство из вонючей мешанины, раскладывая все на солнце, отчего палуба и причал стали похожи на свалку лома. Большая часть консервных банок была рыжего цвета, некоторые проржавели полностью — все это пришлось выбросить. Но банки с джемом, правда грязные и пахучие, остались целы. А я всегда считала, что стеклянная упаковка почти не годится для морских путешествий.

Я осушила, насколько удалось, ахтерпик, снова привинтила крышку, тщательно уплотнив ее. До конца рейса туда больше не попало ни капли воды, правда, возила я там только воздух. Работать очень мешали дожди: шли ежедневно, а вечер обычно заканчивался ливнем. Дороги и улицы превращались в ручьи. Зато ночью было, как правило, ясно. Переживать бесконечные дожди прекрасно помогал клуб, который был тут же, у борта. Выход с яхт был только через огромную веранду. Она служила, прежде всего рестораном, где панамско-американское общество и гости с яхт могли есть с утра и до вечера. Тут требовался тот же минимум обязательной одежды, что и в клубе Бриджтауна. На яхте, стоявшей в метре от веранды, я могла разгуливать почти раздетой, но стоило только ступить на веранду, а тем более сесть за стол, как официантка холодно объявляла:

— Пожалуйста, наденьте блузку! Или:

— Обуйтесь!

Постоянно отчитываемые яхтсмены послушно переодевались бесчисленное число раз в день, благо было тепло и никто не носил дубленок.

Клуб был обширным, но по-спартански скромным, тем не менее превосходно радиофицирован и телефонизирован. Помимо веранды здесь размешались бар, кухня, маленькая административная комнатка, склады и санузлы. Двустороннюю связь со всей Панамой и Панамским каналом обеспечивал телефон- автомат, а с остальными странами — телефон в баре, работавший круглосуточно. Официантки и бармены добросовестно вызывали к телефону в любое время дня и ночи.

На территории клуба располагались еще мастерские, слипы, душевые и прачечная. Душевые были очень скромными и довольно грязными, хотя их убирали ежедневно. Это явно опровергало мнение о любви яхтсменов к морскому порядку — вероятно, из-за того, что они ошалели от радости, получив неограниченную возможность смывать горячей водой трудовой пот после плавания. Зато прачечная со стиральными и сушильными автоматами меня поразила и поначалу испугала. К счастью, стиральные машины работали по несложной программе: три кнопки позволяли регулировать температуру воды для стирки и еще три — для полоскания. Запускались в действие с помощью монетки, и через 25 минут сигнальная лампочка извещала, что стирка окончена. Они не были разборчивы — стирали все очень тщательно и любым порошком. Думаю, что и песком выстирали бы, может, чуть хуже. Вещи, отжатые почти досуха, перекладывались в сушилку, которая, проглотив очередную монетку, выдавала их через 10 минут обратно. И мешок сухих, пахнущих свежестью вещей отправлялся на яхту.

Но чаще я стирала у Эльжбеты — точно так же, только не фаршировала автоматы монетами. Дом Станешевских стал для меня почти родным. Каждый день, ближе к вечеру, Роберт или Эля увозили меня к себе обедать. После работы на яхте при влажной тропической жаре было приятно сидеть в прохладном помещении, болтать с хозяевами или играть с троицей их детей. Ночевать я не оставалась — считала, что «Мазурка» обидится на меня, если я стану использовать ее только в качестве ремонтной мастерской. Поэтому поздним вечером меня отвозили на яхту. Если Роберт работал в ночную смену, то Эля грузила в машину детишек, часто уже в пижамах, и мы ехали в клуб. Если дети спали, то она оставляла их одних, доверяя обеих дочек пятилетнему сыну, любимцу отца и тоже Роберту, который очень их опекал.

Рано утром приезжал большой Роберт с кофе и будил меня на работу. Позже появлялась Эля проверить, как обстоят дела с завтраком. Если Роберт был днем свободен, то оставался поработать на яхте. Вместе с ним мы подняли «Мазурку» на слип, проверили руль. Роберт сменил дейдвудный сальник, уплотнил протекавшие клапаны гальюна. Общими силами мы вставили новый выпускной шланг в зарядный агрегат. Он также сделал подвес для новой плиты, реставрировал секстант, законсервировал мое оружие. На этот раз «продать» его на хранение в таможню не удалось.