было негде. В течение ночи ситуация повторялась несколько раз — налетали кратковременные штормы, сменявшиеся штилями. Я начала подозревать, что это один и тот же шторм обрушивается с моря на сушу, отражается от высокой горной цепи и снова возвращается в море, чтобы пугать меня. День принес солнце и слабый ветерок, который задувал с разных сторон.

В полдень 29 мая я увидела высокий берег и два маяка. Определила, что это Фарралон-Сусио-Рок и Айл-Гранд — маяки в 20 милях от Кристобаля. Ночью, в полнейший штиль, я с радостью разглядывала зарево огней над Колоном и Кристобалем. Казалось, что цель плавания находится на расстоянии вытянутой руки. Близость к берегу не позволяла мне уйти с палубы и лечь на койку. С наступлением темноты очередным кошмаром (после стука руля) стали для меня суда, которые со всех сторон неслись на полном ходу в Кристобаль. У «Мазурки» не было никакой маневренности, поскольку слабый ветер не давал ей развить приемлемую скорость. Двигатель был неисправен, но на Барбадосе я спесиво решила, что мне хватит одного основного движителя — парусов. И вот теперь они печально висели, а течение деловито сносило нас назад в море. Утром оказалось, что я нахожусь от цели дальше, чем вчера.

Так я и плавала следующие шесть дней. Днем мне удавалось немного продвигаться вперед, пробиваясь через мощную подводную реку. Ночью не было даже признаков ветра, зато действие течения заметно оживлялось. Вместе с ним плыли кусты, деревья и всякий мусор, вымываемый дождями из рек. Солнечные штили чередовались с тропическими ливнями, сводившими видимость к нулю. Поэтому днем еще как-то можно было обходить этот хлам, ночью же оставалось рассчитывать только на везение. Молнии, украшающие огнем все небо, перестали мне мешать. Я слишком устала, чтобы реагировать на них. Впрочем, теперь меня больше пугала другая вполне реальная опасность: все суда мира словно договорились встретиться в Кристобале. Я лавировала между ними и со злостью думала, почему именно ночью им понадобилось заходить в канал. Я освещала «Мазурку» всеми доступными средствами и «пугала» суда фонарем, направляя его луч на паруса и надстройки. Взять их на испуг не всегда удавалось. Бывало, что они или не замечали меня или не желали замечать. И тогда мне приходилось отчаянно маневрировать, чтобы не оказаться раздавленной.

День кончался, и каждый раз я думала, что наступающая ночь будет последней, которую я смогу выдержать без сна, ибо сколько можно не спать? Но днем я снова ловила дохлый ветерок, пытаясь преодолеть течение. А очередная ночь опять заполнялась встречными судами, и только скверно работающий двигатель помогал избегать столкновений и не позволял терять слишком много из пройденных миль.

Мне казалось, что я уже изучила «привычки» судов. Все говорило за то, что они избегают дневного света. Уверившись в своих выводах, в солнечный и безветренный полдень я улеглась на койку часок поспать. Но уже через четверть часа меня поднял на ноги шум ливня и какой-то ужасный грохот. Сквозь пелену воды я увидела надвигающуюся слева по носу серую громадину — встречным курсом шло большое судно. Несколько человек на борту что-то кричали, угрожающе размахивая руками. Крики были явно недружелюбными. Впрочем, и я не особенно дружелюбно думала о них. Вот так, ясным днем, в десяти милях от порта и трех от берега «Мазурка» могла превратиться в лепешку! Интересно, что экипаж этого судна понимал под обсервацией, ведь с таким же успехом они могли встретить и большой танкер. С этого момента из моего суточного расписания сон был решительно вычеркнут до самого Кристобаля.

И в следующие четыре дня каждое утро я обнаруживала по левому борту Фарралон-Сусио-Рок, хотя все время старалась с помощью парусов и двигателя идти к Кристобалю. Течение явно не желало пускать меня в порт, а штиль активно ему помогал. Соседство судов ночью и, как оказалось, днем было опасным. Тогда я решила изменить тактику. Поставив все возможные паруса максимальной площади, ушла в открытое море. Мне хотелось по большой дуге выйти из течения и подойти ко входу в порт так, чтобы пересечь главный поток под прямым углом к курсу. Я сделала полукруг радиусом около 50 миль. Ветер с берега был по-прежнему слабым, зато течение перестало ощущаться. Двое суток я шла по кругу, центром которого был Кристобаль. И 3 июня в полночь оказалась у маяка Торро-Пойнт. Вход в порт был уже виден.

И тогда появилось новое препятствие — разразился очередной тропический ливень. Вход, как и весь мир, исчез. Я крутилась, лавируя между судами, то и дело возникавшими, словно призраки. Несмотря на безмерную усталость, я понимала, что в этих условиях входить в гавань нельзя, хотя и знала наизусть всю обстановку и все огни. Абсолютно ничего не видно. К тому же вход в порт был наполовину сужен, а расходиться там с каким-либо судном у меня не было ни сил, ни желания. А рассчитывать на то, что с него заметят «Мазурку», не приходилось. Увидеть и мгновенно отреагировать должна была я. Как я ни опасалась, что течение снова отнесет яхту, пришлось пережидать.

На рассвете на всех парусах и при максимальных оборотах двигателя я направилась на штурм порта. К сожалению, яхту отнесло на 10 миль, но я твердо решила войти в этот день в Кристобаль: боялась, что восьмые сутки без сна просто не выдержу.

В 11 часов я нацелилась на концы огромных волноломов у входа в бухту Лимон. Паруса решила спустить только в заливе. По оси фарватера, действительно, стояли красные буи, а между ними и западным волноломом торчали мачты затонувшего судна. И конечно же, к выходу направлялось японское грузовое судно. Я на минуту заколебалась — не отвернуть ли, но оно застопорило, как положено, в ожидании. «Мазурка» входила в порт и ей уступали дорогу, хотя такая мелюзга уместилась бы вместе с ним в проходе. Я с восторгом помахала руками людям, находившимся на мостике, и вошла в бухту Лимон. Медленно и лениво, озираясь вокруг, направилась к стоянке для самых маленьких судов.

Течение я все-таки перехитрила…

Через несколько минут к «Мазурке» подошла моторка с темнокожим экипажем.

— Плыви за нами, покажем тебе, где лучше всего стать на якорь.

Меня растрогала такая забота портовых властей о прибывающих яхтах. На моторке быстро поняли, что возможностей для передвижения у меня не больше, чем у черепахи, и терпеливо дожидались, пока я дошлепаю до них. Лодка описала небольшой круг, и матрос ткнул пальцем на место, где бросить якорь. Я неспешно начала приводить яхту в порядок, но почти не успела ничего сделать, как явился очередной гость.

— Привет, можно сделать замеры яхты? — и вскочил на палубу.

Я неловко пыталась оправдать царящий на яхте беспорядок, но гость не удивился.

— Я тоже яхтсмен, у меня моторка в клубе, где ты будешь стоять. Помогу тебе убрать яхту, а потом сделаю замеры.

— У меня есть мерительное свидетельство, — сказала я, обрадовавшись, что у меня хоть что-то в порядке.

— Неважно, тогда я сделаю только контрольные замеры и выдам свидетельство нашей компании. «Мазурка» будет внесена в наши постоянные списки, и тебе в следующий раз не придется замерять яхту. Свидетельство я принесу в клуб.

Он помог убрать паруса, замерил яхту, воткнул в сумку мое свидетельство и уехал. Почти сразу же появилась следующая моторка.

— Карантинная служба. На палубе нет больных?

Я не чувствовала себя больной и, как ни странно, даже сонной. Представитель карантинной службы проверил документы яхты, дал подписать декларацию, спросил о свежих продуктах.

— Растений нет, животных — тоже, ты свободна. Теперь быстро к таможенникам, а потом в клуб. Позаботься о месте — с этим всегда трудности. Через канал проходит много яхт, а в клубе всего восемь стоянок для гостей. Иногда приходится ждать несколько дней на якорном месте.

Спешить мне не хотелось. И вообще ничего не хотелось, а меньше всего раскладывать и надувать плот. В кокпите приняла душ, подставив себя под очередной тропический ливень. Потом что-то укладывала, убирала, бродила бесцельно по яхте. Вечером решила надуть плот, чтобы с утра поехать сразу на берег. Немного погребла на нем для тренировки и посередине бухты Лимон вдруг услышала радостный вопль:

— Пани Кристина! Я еду к вам на яхту!