что я вправе был ожидать от него, явился главным инициатором конфликта и наиболее активным моим противником в Омске. Я никогда раньше не встречался с генералом Лебедевым и потому мне было совершенно непонятно стремление его поссорить меня с Верховным правителем. С его стороны было сделано все, чтобы держать меня в полном неведении о причинах, вызвавших переворот в Омске, и мое мнение, что адмиралу при его данных трудно будет справиться с предстоящей ему задачей, было им истолковано как акт государственной измены и бунт против существовавшей в стране власти, власти, которая сама только что народилась путем бунта группы молодых офицеров против Директории.
Узнав, что части 4-го корпуса уже получили приказ о погрузке, я решил вызвать к прямому проводу генерала Волкова и путем непосредственных переговоров с ним выяснить создавшуюся обстановку. Волков подтвердил, что он действительно имеет приказ о движении на восток и, как солдат, намерен беспрекословно исполнить волю Верховного правителя. На это я заявил Волкову, что мною отдано категорическое приказание своим частям ни при каких обстоятельствах не вступать в бои с частями 4-го корпуса и не препятствовать их продвижению в Забайкалье. Я также осведомил генерала Волкова, что намерен ожидать его прибытия в Чите, и предупредил его, что лучшим выходом из положения будет, если он возбудит перед Верховным правителем ходатайство о приостановке движения частей 4-го корпуса, ввиду того что я не собираюсь не подчиняться власти и готов уйти в Монголию, если являюсь неугодным ей. Кроме того, я указал генералу Волкову, что имею основание полагать: I) что союзники ни в косм случае не допустят каких-либо столкновений на линии железной дороги и 2) что части 4-го корпуса не исполнят приказа о выступлении против меня, так как из Иркутска в Миту ежедневно прибывает большое количество офицеров, которые просят о назначении их в части моего Особого маньчжурского отряда. Я предупредил Волкова, что в конце концов дело может кончиться полной дискредитацией власти, что мы оба обязаны предотвратить в столь ответственный момент хотя бы в интересах сохранения дисциплины в рядах возрождаемой национальной армии.
Волков мне ответил, что он ничего не будет докладывать Верховному правителю, находя, что не его дело вмешиваться в область политики, а лишь исполнит имеющийся у него приказ. Меня возмутило столь глубокое непонимание обстановки, и я резко ответил Волкову, что считал его более умным человеком, чем он оказался. На этом переговоры, конечно, были прерваны.
Как я и предполагал, из карательной экспедиции не вышло ровно ничего. Помимо того, что я был осведомлен о представлении, которое на этот счет было сделано представителями союзного командования в Омске, на погрузку в назначенное время явилась одна учебная команда какого-то полка, весь же корпус в целом отказался идти драться с моими частями, ссылаясь на негодность частей к походу и отсутствие офицерского состава. В это время полковник Тирбах, вступивший после меня в командование О. М. О., формировал при штабе отряда уже 2-ю офицерскую роту, ввиду переизбытка офицеров и невозможности всем им предоставить командные должности соответственно их чинов и опыту.
В результате благодаря тупому, до преступности, отношению к делу генерала Волкова получился, как я и предвидел, большой конфуз для Омска, и ввиду провала вооруженной экспедиции штабом 4-го корпуса в Читу была командирована делегация в составе войскового старшины Красильникова, есаула Катанаева и капитана Генштаба Бурова. Делегация была принята мною тотчас по се прибытии в Читу, и я ознакомил членов се с истинным положением дела. Они были весьма односторонне информированы Ставкой Верховного правителя и искренне считали меня виновным во всех тех обвинениях, какие возводил на меня приказ № 61. Красильников и Катанаев являлись главными участниками омского переворота, и они посвятили меня в ту обстановку, которая предшествовала перевороту и которая вынесла адмирала Колчака на роль вождя и руководителя Белого движения во всероссийском масштабе. Как и можно было предполагать, англо-французские симпатии и связи адмирала сыграли в этом решающую роль, и мои собеседники были очень разочарованы, когда я высказал им свое мнение о наших союзниках и о той ориентации, которой следовало придерживаться в интересах нашей страны и се освобождения от большевиков.
После приказа № 61 я, естественно, не мог оставаться на моем посту, ибо оценка моей деятельности как первого поднявшего знамя борьбы с коминтерном была квалифицирована как измена ибыло поставлено в вину, что я решительно восстал против своеволия чехов па русских железных дорогах, запретив им бесконтрольно пользоваться телеграфными проводами и имуществом, на которое они привыкли смотреть как па свою собственность. Своим преследованием безобразий, творимых чехами, я восстановил против себя социалистов-революционеров, тесно связанных с чешским центром в Сибири, и ту часть омского генералитета, которая старательно заискивала перед иностранным командованием и чехами. С другой стороны, я не мог немедленно привести в исполнение свое решение об уходе в Монголию, так как японское командование решительно воспротивилось этому моему намерению, находя, что осуществление его поставило бы всю Забайкальскую область и линию железной дороги под удар со стороны Амурской области. В результате всего этого я был вынужден временно оставаться в Чите, ожидая прибытия специальной следственной комиссии, о назначении которой я просил Омск немедленно после того, как конфликт разразился.
Комиссия под председательством генерал-лейтенанта Катанаева и в составе пяти членов — военных и гражданских юристов, в числе коих был и военный юрист генерал-майор Нотабсков, прибыла в Читу и немедленно приступила к работе. Ей была предоставлена полная возможность знакомиться со всеми делами всех без исключения учреждений и частей. После тщательного расследования комиссия установила, что военные грузы не только никогда не задерживались мною, но и экстренными мерами вне всякой очереди проталкивались по Забайкальской железной дороге до станции Мысовая. Некоторая задержка происходила вследствие того, что на КВЖД не хватало вагонов и агенты заготовительных органов Омска допускали злоупотребления, уступая предоставленные им вагоны за соответствующее вознаграждение частным предпринимателям, которые везли в Сибирь самые разнообразные товары с чисто спекулятивными целями. В Омске ряд высших чинов Управления военных сообщений был предан суду за спекуляцию вагонами, и суд вынес обвиняемым очень суровый приговор, смягченный адмиралом. Комиссия генерал-лейтенанта Катанаева открыла также, что распоряжением иркутского губернатора Дуиина-Яковлева, который, как я указа! выше, будучи социалистом-революционером, находился в непримиримой оппозиции правительству и втихомолку сотрудничал с красными партизанами, часть вооружения и снаряжения снималась на станции Ипнокснтьсвская якобы для нужд местного иркутского гарнизона. Для меня, однако, не было секретом, что все задержанное имущество направлялось не в Иркутск, а в партизанские отряды Щетинкина, Калашникова и др. Почти все вооружение и обмундирование, шедшее из Америки, не без ведома генерала Грэвса, ярого противника Омского правительства, передавалось из Иркутска красным партизанам. Дело являлось настолько безобразным с точки зрения морали и элементарной порядочности американских представителей в Сибири, что министр иностранных дел Омского правительства Сукин, являясь большим американофилом, с трудом смог замять начавшийся было разгораться скандал.
Комиссия в результате тщательного исследования всего следственного материала пришла к заключению, что вес обвинения, предъявленные мне, не имели под собой никаких оснований и приказ № 61 в лучшем случае являлся печальной ошибкой введенного в заблуждение Верховного правителя.
В это время левыми социалистами-революционерами было произведено покушение на меня, и я был довольно тяжело ранен. Верховный правитель, осведомившись о моем ранении и о результатах следствия, не только отменил приказ № 61 и восстановил меня во всех правах, по и вскоре же произвел меня в чин генерал-майора и назначил командующим войсками Читинского военного округа. В октябре месяце 1919 года последовало назначение меня военным губернатором Забайкальской области и помощником главнокомандующего вооруженными силами Даль-, него Востока и Иркутского военного округа, каковым являлся генерал Розанов, имевший свою главную квартиру во Владивостоке.
О том, что конфликт мой с Омском был вызван недоразумением и главным образом интригами генерала Лебедева, говорит и сам адмирал в показаниях своих, данных им Чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске. Привожу выдержки из этих показаний в той их части, которые касаются меня. (Центроархив. Допрос Колчака: Стенографическая запись. — Л.: Государственное издательство, 1925. Допрос 6 февраля 1920 г. С. 194, 195, 196.)
«…Вслед за тем вечером, в то время когда мы потребовали прямой провод во Владивосток для переговоров с Ноксом, мне доложили, что прямого провода нет, что Чита прервала сообщение. Я предложил начальнику Штаба выяснить этот вопрос. На это мне ответили СОВЕРШЕННО НЕОПРЕДЕЛЕННО, ГОВОРИЛИ,
