Критики традиционных определений частей речи чаще всего обращают внимание на их кругообразный характер. При этом указывается, например, что если класс существительных определяется в «понятийных» терминах как класс лексических единиц, обозначающих вещи, место и людей (именно так часто определяются существительные в традиционной грамматике), то с помощью этого определения нельзя установить статус таких английских слов, как truth 'истина', beauty 'красота', electricity 'электричество' и т. д., избежав при этом порочного круга. Порочный круг обусловлен следующим фактом: единственное основание для квалификации истины, красоты и электричества в качестве «вещей» состоит в том, что обозначающие их слова в английском языке являются существительными.

Этот упрек в кругообразности теряет свою силу, как только мы примем во внимание разграничение между «формальными» и «понятийными» определениями и учтем возможность такого подхода, при котором «понятийные» определения частей речи будут использоваться исключительно для установления названий (хотя и будут оставаться неприменимыми для установления состава) основных синтаксических классов английского и других языков. Допустим, что на «формальном», дистрибутивном основании (ср. § 4.2.9) мы выделили в английском языке некоторый набор синтаксических классов — X, Y и Z (а также еще несколько классов) — и что члены каждого из этих классов перечислены в лексиконе, или словаре, связанном с определенной грамматикой:

Х = {boy 'мальчик', woman 'женщина', grass 'трава', atom 'атом', tree 'дерево', cow 'корова', truth 'истина', beauty 'красота', electricity 'электричество', ...}

Y = {come 'приходить', go 'идти', die 'умирать', eat 'есть', 'кушать', love 'любить', exist 'существовать', ...}

Z = {good 'хороший', beautiful 'красивый', red 'красный', hard 'твердый', tall 'высокий', ...}

Путем обращения к лексикону для каждого слова языка мы можем узнать, к какому синтаксическому классу или классам оно относится. Верно, что не все члены класса X обозначают вещи, место и людей (причем «вещь» понимается как «дискретный физический объект»). Однако при этом может быть верным утверждение, что все или огромное большинство лексических единиц, обозначающих вещи, место и людей, попадают в класс X; и если это так, то мы можем назвать X классом существительных. Иначе говоря, мы имеем «формальный» класс X и «понятийный» класс А; они не являются равновеликими, но если А целиком или главной своей частью входит в X, то классу X может быть дано название, вытекающее из «понятийного» определения класса А. Именно поэтому в английском языке класс, имеющий в своем составе не только слова boy, woman и т. д., но и слова truth, beauty и т. д., обыкновенно получает название класса существительных. Есть ли среди языков мира такой, для которого подобное определение существительного не годится, — это вопрос эмпирический. В большинстве случаев утверждения лингвистов о том, что существительное не является универсальной категорией естественного языка, выглядят неубедительными, ибо в них не разграничиваются критерии включения слов в классы и критерии наименования классов. На практике лингвисты, как правило, не испытывают больших затруднений при решении вопроса о том, какой из классов слов в конкретном языке следует отождествлять с классом существительных. Как мы увидим, с другими частями речи, признаваемыми в традиционной грамматике, дело обстоит несколько иначе. Но в принципе разграничение между «формальным» и «понятийным» определением применимо и к ним.

Более серьезный упрек состоит в том, что критерии, используемые в определениях, очевидным образом зависят от языка (являются «глоссоцентрическими») в том смысле, что они неприменимы за пределами очень узкого круга языков (включающего латинский и греческий, для которых и были первоначально установлены части речи). Это положение можно проиллюстрировать на примере определений существительного, глагола и предлога, данных Дионисием Фракийским (и воспринятых от него большинством его последователей в рамках западноевропейской грамматической традиции; ср. §1.2.5): «Существительное — это часть речи, изменяемая по падежам, обозначающая человека или вещь»; «Глагол — это часть речи, не изменяемая по падежам, допускающая изменение по категориям времени, лица и числа, обозначающая деятельность или состояние объекта деятельности»; «Предлог — это слово, которое помещается перед всеми другими частями речи при оформлении слов и образовании синтаксических конструкций». Существительное и глагол определяются не только в «понятийном» плане, с точки зрения типа «обозначаемых» объектов, но и в терминах их словоизменительных характеристик, тогда как определение предлога опирается на совершенно иное свойство — свойство относительного порядка (как в морфологических, так и в синтаксических конструкциях). Во-первых, словоизменение — далеко не универсальная особенность языка; во-вторых, языки со словоизменением не обязательно обладают категориями падежа, числа и времени; и, наконец, общее разграничение, проводимое в традиционной грамматике между падежами и предлогами, не может быть перенесено в общую синтаксическую теорию (ср. § 1.2.5; 7.4.1; 7.4.7). Вопрос, на который, по замыслу, должны отвечать определения Дионисия Фракийского, можно сформулировать следующим образом: при условии, что все предложения языка сегментированы на слова, к какому классу будет относиться каждое слово? При этом грамматические критерии классификации базируются в основном на поверхностных свойствах слов.

Можно считать само собой разумеющимся, что любая общая теория частей речи, ориентированная на достаточно широкое множество языков мира, должна эксплицитно отражать разграничение между глубинной и поверхностной структурой и давать определение частей речи не как классов слов в поверхностной структуре, а как составляющих в глубинной структуре предложений (ср. § 6.6.1). До конца этого раздела мы будем заниматься рассмотрением вопроса о том, можно ли какие-либо (или все) из традиционных частей речи определить указанным выше образом. 

В традиционной грамматике не проводилось эксплицитного разграничения между глубинным и поверхностным синтаксисом. Но оно вытекало, по крайней мере частично, из допущения, что все сложные предложения, равно как разнообразные не-утвердительные самостоятельные предложения, несамостоятельные предложения и сочетания слов выводимы из простых, «немаркированных» по модальности предложений. Более того, главные части речи характеризовались определенными типичными синтаксическими функциями в простом предложении; и некоторые грамматисты считали эти функции более важным свойством частей речи, чем их «акциденциальные», словоизменительные характеристики, присущие им в тех или иных языках (ср. § 7.1.2). Утверждалось, что каждое простое предложение состоит из двух частей: субъекта и предиката. Субъект всегда выражается существительным (или местоимением, «стоящим вместо» существительного). А предикаты распадаются на три типа в зависимости от того, слова каких частей речи входят в состав предиката: (i) непереходный глагол, (ii) переходный глагол со своим объектом, (iii) «глагол to be» (или какая-то другая «связка») с каким-либо дополнением[59]. Объект, как и субъект, должен выражаться существительным. Дополнение может быть либо (а) прилагательным, либо (b) существительным.

Понятия «субъекта», «предиката», «объекта» и «дополнения» будут рассмотрены в следующей главе. Здесь мы будем пользоваться ими без объяснений; будем считать, что приведенные выше утверждения об их связи с конкретными частями речи верны, по крайней мере для английского языка. Их можно проиллюстрировать следующими предложениями:

(1) Магу dances 'Мэри танцует'.

(2) Магу cooks fish 'Мэри готовит рыбу'.

(За) Магу is beautiful 'Мэри красивая'.

(3b) Магу is a child 'Мэри — ребенок'.