него могут легко войти отрицательные, разрушительные вибрации из «внешнего» мира и нанести смертельный удар по телу или вызвать серьёзные болезни.

Практикующий сновидение должен быть очень внимательным и предельно контролировать себя, свои действия, а также поступки других (что называется сталкингом). Необходимо соблюдать моральные качества безупречности и стремится к духовной чистоте. Этого в начальном периоде практики сновидящий как раз и не может.

Контролировать себя очень трудно. В любом случае нужна внимательность и крайняя осторожность при общении с другими людьми!

А меня вынесло на уровень третьих энергетических врат сновидения по дону Хуану. Со смертью друга и астральным ударом, я понял, что моя магическая практика является делом нешуточным. И всё же я был окружён романтической аурой, верой в чудо, волшебство, удачу, и мною управляли — дерзость, риск, азарт, вожделение и желание, и предвкушение всё новых и новых тайн. Ещё не было длительного опыта и глубокого знания. Я был излишне самоуверен, а теперь, как я вижу, — просто наивен, бездумен и глуп! Продолжая выстраивать приобретённые знания под свою систему занятий по К. Кастанеде, я надеялся через несколько лет выйти на уровень четвёртых сновидческих врат. Я сновидел, а не видел осознанные сновидения в стиле Лабержа![5]

Я неправильно начинал… Мы живём среди реальных сил, энергий, малых, больших и могучих, а себя мы считаем разумными существами. Но на самом деле ничего не знаем о жизни. Полубессознательные, спящие наяву, мы ничего не замечаем, даже ветра…

Как-то я попал в один из кастанедовских снов, им описанных. Типично деревенский пейзаж, сельхозтехника разбросана. Небольшой агрегат. Мне неодолимо захотелось нажать большую красную кнопку на нём, и я нажал. Агрегат вздрогнул…

Ветер больших перемен уже дул мне в лицо. Звенья быстротечных лихих событий последовательно сомкнулись в цепочку. И свежий воздушный вихрь новой жизни, наконец, полностью выбил меня из привычной, однообразной, рутинной и такой накатанной колеи.

Не скрою, не без самосожаления, ностальгии и грусти я увольнялся с высокооплачиваемой работы на инофирме. Я расставался со своим обыденным миром, чтобы встать на путь одинокого воина. Ты отдаёшь себя Богу — а это трудно — теперь он начинает вести тебя по жизни.

В моих планах было уехать на весь тёплый, с весны по осень, сезон в деревню, в которой я много лет не был; поселиться в старом деревянном домике, давно умерших деда с бабкой, пожить отшельником и отдаться магическим практикам на природе по дону Хуану и, конечно же, увлекательным путешествиям в сновидениях!

Меня вела Сила. Что-то ещё держало в городе, мелкие дела. Оборвал все связи с людьми, отношения, затемнил, затуманил мотивы своих поступков и планов, чтобы исчезнуть, раствориться и стереть личную историю. Уже начал пересмотр своей жизни. Но это не так просто. Мы живём и вынуждены существовать среди людей, в социуме. Ни одну женщину я в начале не смог позвать с собой в магический и волшебный мир снов. Женщины шарахались от меня, когда я «раскрывался», подозревая лёгкое помешательство (а ведь, именно они значительно способнее нас, мужчин, к практике сновидения!) Мой путь и удел одинокой птицы…

Положительным было то, что на первые несколько лет жития у меня имелись деньги. Быстро на удивление, в один день рассчитался с работы. А при расчёте в бухгалтерии в кабинете мне неожиданно был явлен знак — напутствие. Хмурый и незнакомый бухгалтер предложил взять, «подарил» как ненужный (?!) («Хотите — заберите себе»), «ничейный» (?!) первый толстый том К. Кастанеды! У меня такого ещё не было, а имелись две книжонки в мягких обложках, вошедшие в первый том. В благодарности к Духу я принял бесплатно бесценный дар.

Один, без семьи, без поддержки и опоры, без работы, без друзей, знакомых и наставников, больной, тогда ещё почти инвалид, с неясной и смутной надеждой (на что?!), но с плотно составленным графиком донхуановских практик я уехал в деревню. Сюда, в деревню я буду ежегодно приезжать на весь тёплый сезон для практики и жизни.

Так я стал одиноким воином…

Деревушка моя затерялась за лесами, среди болот и полевого раздолья. После лета «зимует» всего пять домов. Сколько таких на Руси полузаброшенных, полупустых деревень с одинокими бабками. Почти совсем высохли русские, самобытные, крестьянские корни. Однако многие ветхие лачуги со временем превращаются в крепкие дачные постройки с участками земли для жителей областного города, которым тоже не хватает денег. И городским людям приходится «выживать» за счёт своих огородиков. Лицо русской земли показывается не в столицах, где пышно процветает капитализм, а вот в таких вот убогих деревнях, забытых богом. Каждый год здесь от водки умирает кто-нибудь, в основном не очень старые мужчины. Россия времён христианского странничества, когда по дорогам бродили калеки, кликуши и юродивые, так и не изменилась и по-прежнему больна.

Деревня, Русь! Кажется, ты ещё жива, видится, ты тихо вымираешь.

Мой деревенский дом, обветшалый и старенький — не большой и не маленький, обычный, каких много в России, был некогда выстроен для крестьянской семьи с коровой, курами и поросёнком. Здесь меня нянчили 2-3-летнего мои незабвенные предки — дед и бабка. Сюда на природный простор я приезжал каждое лето вместо пионерского лагеря. Обыкновенный порядок вещей: бревенчатые, тёмные от времени стены, залатанная дранками крыша, резные оконные рамы (наличники), чердак с засохшими бабочками, комнаты и всяческие закуточки внутри со старинными сундуками и кадками, крытый «двор» с хлевом и шестом для кур, заваленка, крыльцо. «На-златом-крыльце-сидели-Царь-с- Царевной…» И двери, которые скрипят неподражаемо, каждая на свой лад. «…Сапожник-портной-кто-ты-будешь- такой?» Кто ты такой???

Я приехал сюда со своей магической идеей. Я тайком в себе и с собой привёз дона Хуана. Отчуждённо, но с любопытством смотрел на здешних людей. Хоть и не был я в своей деревне очень долго, некоторые меня помнили. Всегда так — планируешь одно, строишь себе один образ действий, а жизнь вносит свои коррективы и поправки, а то сам Дух и вовсе расстроит и поменяет все твои планы. Любая идея, воплощаяясь, материализуясь, претерпевает непредвиденные изменения.

Соседи по дому слева от меня, мужчина и женщина, обоим за 50 — семья деревенских алкоголиков. Очень хорошие люди, но типично русской болезнью заражены — периодическое запойное пьянство по неделе или месяцу. Он, Григорий, — чернобровый коренастый еврей, располагающий к себе повествовательной вкрадчивой откровенностью. Она, Любушка, сухая, хрупкая, очень некрасивая, но чем- то обаятельная и добрая женщина, волосы цвета соломы с проседью, глаза выцветшие, голубые с «паутинкой»; грубый, не к месту большой мужской нос. Бог явно обидел мою соседку. Её лицо в целом, да и фигуру, стругал явно не мастер столярных искусств, который мог бы своими стамесками подчеркнуть изящество тех или иных линий в рисунке губ, подбородка, выделить формы носа и разреза глаз, детализировать проволоку бровей и ресниц. Всё лицо Любушки смазано и грубо. У неё нет лица, потому что Любушку кое-как, впопыхах производил на божий свет дровосек — всего лишь несколькими грубыми ударами топора. И она, обделённая мужским вниманием, а порой и презрением, сильно от этого страдала, и наконец, стала с молодости сильно пить. Но я отношусь к ней с особой теплотой и нежностью, она мне дорога и мила, потому что помню её ещё с раннего детства. Она приходилась старшей сестрой моего деревенского друга, уехавшего навсегда жить в какой-то далёкий сибирский город. Люба — дорожка к моему детству. Первые деревенские гуляния и поцелуи с девчатами среди природы, когда уже сам чистый воздух как сладкий поцелуй; гитара, первые пылкие влюблённости, острота переживаний, романтика, трепет чувств… Соседка Люба — инвалид II группы по сердцу. И как её больное бедное сердце выдерживает месячные запои, когда она уже со второй недели ничего не ест, а живёт исключительно на водочном питании — непонятно! Две кошки и две большие замечательные собаки в этой семье. Один пёс дворняга,