руку, перебита лучевая кость, пролежит два месяца в госпитале (об этом см. в «Правдисте»). Вот и остался один, даже писать никуда некогда, хотя каждый день звонят из Информбюро и радио.
За последнее время газетчиков вообще начали пулять. Позавчера «Красная Звезда» дала некролог о Сашке Анохине — 27 февраля погиб на фронте: прямое попадание бомбы в машину, 28.02 похоронен с воинскими почестями на фронте. Вчера «Красный Флот» дал некролог о Мацевиче — погиб на Северном флоте. На днях прибыл в Москву Илья Бачелис — эстет и балетоман. Поехал от «Известий» на ЮЗФ, пошел с танковым корпусом в Красноармейское, немцы ударили, еле выполз на животе с группой, ранен осколком снаряда в правую руку (в ладонь).
Позавчера, после значительного перерыва был снова «последний час»: взятие Ржева. Судя по последним сводкам, наступление там развивается успешно. А вот на левом фланге Западного фронта (район Сухиничи) 10-ая и 16-ая армии тыркаются уже несколько дней, а результатов пока нет. В Донбассе немцы перешли в контрнаступление. По их сообщениям (сводки Ставки) они отбили за последние дни Красноармейск, Павлоград, Краматорскую, Лобовую, Барвенково, Изюм, сегодня они сообщили о Лисичанске и об «окружении советской армии южнее Харькова». Судя по тому, что из наших сводок исчезли Краматорская и Красноармейское — доля истины в этом есть. Но война — есть война, и она не кончена.
28 февраля мы получили сообщение о новых гвардейских кораблях. Позвонил мне вечером Ильичев:
— Ты единственный сейчас моряк. Пиши передовую.
Позвонил я адмиралу Кузнецову.
— Что хотите видеть в передовой?
— Да так трудно тебе сразу сказать. Дай подумать.
Я позвонил начальнику ПУ генерал-лейтенанту Рогову. Кое-что выжал из него о задачах. «Основная — корабли, а не авиация и пехота».
Сел, написал. По просьбе Кузнецова послал ему на просмотр. Но документы не пришли и передовую мы отложили (идет только сегодня, на 6 марта). Позовнил ему «В целом хорошо, но есть небольшие замечания. Приезжайте ко мне. Можете?» Договорились на полночь с 2.03 на 3.03. Приехал. Встретил у ворот его адъютант. Вошли в дом. А Кузнецова нет — вызвали в ставку. Зашел к Рогову. Показал, одобрил, стали вообще разговаривать. Сидели часа два.
— Верно ли, что за время войны вы потопили много?
— Да, больше 500 — это боевых и вспомогательных судов. Одних боевых же около 130.
— Выкладывайте задачи для передовой.
— Воспитание стойкости. Мы передали армии (в морскую пехоту) сотни тысяч моряков. Пришли на их место молодые. Что такое стойкость — они не знают. Не знают и многие командиры. А ведь на море характер борьбы, что в обороне, что в наступлении — почти неизменен.
— Так, еще!
Не находит. Я подсказываю: овладение техникой, плавать в любую погоду, передавать опыт.
— Совершенно верно. Вот хорошо бы показать трудности одних и других. Балтийцы, скажем, подлинные молодцы. Были в Таллинне, перебазировались в Кронштадт, затем в Неву, устье реки простреливается, приходится даже лодкам идти под обстрелом, а действуют. Черноморцы — сколько баз сменили: Одесса, Севастополь, Новороссийск, Сочи, Поти. А Северный — все на одном месте. И действовать легче: попробуй-ка заминировать просторы и глубины Севера.
— Надо бы показать наш большой флот. Линкоры, крейсера…
— Н-да. Не время. Да и на чем покажете? Вот «Марат». Стоит полу-затоплен, а стреляет. Моряки смотрят, рыдают. Ничего, после войны поднимем. Вообще, много можно будет после войны писать…
И он рассказывает мне три замечательных случая:
1). В Финском заливе крейсер «Киров» был атакован немецкими лодками. Одна торпеда попала, но не в жизненное место. Шла вторая, деваться некуда. Еще несколько секунд и хана. Тогда выскочил вперед эсминец «Карл Маркс» и подставил под торпеду свой борт. Взрыв, затонул. Но «Киров» спас. На эсминце 250 человек, на крейсере — больше 1000. Государственное самопожертвование!
2). Лодка под командованием Героя Советского Союза Колышкина была повреждена у вражеских берегов. Ни погрузиться, ни плыть. Экипаж решил взорваться с лодкой. Дали об этом шифровку в штаб. Рядом была, оказывается, (они не знали) другая лодка. Штаб предложил ей снять людей с аварийного корабля. Подошла. Не тут-то было. Отказались наотрез. Потребовалось три категорических приказа штаба, чтобы покинули лодку. Вот привязанность к кораблю!
3). Небольшой корабль (кажется, тральщик) на севере был поврежден не то бомбежкой, не то миной. Отвалилась корма. Командир с частью экипажа покинул судно. 12 человек отказались сойти. Долго плавали и потонули с пением «Варяга». Командир — расстрелян.
Я напомнил ему о торговом корабле, который в начале войны при бомбежке и пожаре (на Балтике) также был покинут командованием, а несколько мальчиков остались, погасили пожар и привели корабль в Ленинград; об этом был приказ Сталина. Потом рассказал ему (рассказывала мне еще в Валуйках В.Василевская) о моряках Днепровской флотилии, которых немцы голых вели зимой по Киеву на расстрел, а они пели «Раскинулось море широко).
— А пока пишите о тральщиках. Вот герои — настоящие труженики моря. Сами не воюют, а все делают для других. После войны они еще лет 20 воевать будут — расчищать моря.
Много говорили о газетчиках и газете. Жаловался на „Красный Флот“, скучен. Сказал, что посадит туда зам. редактора Плеско. Спросил мое мнение о нем. Вообще, видно, интересуется газетами.
— Много вашего народа в Севастополе погибло. Не у партизан ли? Нет. С ними связь хорошая, воздухом. Мы специально посылали туда трех инструкторов Политуправления — выяснить, кто остался. Там только краснофлотцы, средние командиры. А Хамадан ваш, Галышев из „Известий“ и другие погибли бесспорно. Хорошие были ребята!
Спросил моего мнения о морских писателях. Я сказал, что большинство халтурщики, причалившие к флоту от воинской повинности. Он вполне согласился.
Погиб дважды герой Григорий Кравченко. Был командиром дивизии истребителей. Кокки рассказал, как было:
— Полетел сам на операцию. На „Ла-5“. Подбили, загорелся. Выпрыгнул, парашют не раскрылся. Всё. Потом выяснилось, что пуля перебила стропы.
Хоронили на Красной площади.
Вчера слушал любопытный разговор по телефону. Девушка (имя ее Мила) говорила парню о своей любви, пеняла на его темперамент и заявила:
— А у меня, знаешь, какое чувство! Вот если бы было так, ну, одним словом, как у Хемингуэя в его книге „Прощай оружие“ — помнишь? — вот если бы так случилось с тобой, так я все равно, ну словом, мое чувство все равно осталось бы прежним. А у тебя?
Да! В свое время Информбюро сообщило, что наша подлодка на севере торпедировала германский линкор „Тирпиц“. Потом среди подводников было много разговоров о том, что это липа. Немцы опровергали. Я спросил Рогова: „Где же истина?“
— Торпедировали, бесспорно. Это подтвердила потом агентурная разведка и известно, что он полтора месяца ремонтировался в доках (сейчас, конечно, уже давно починен) Но вот, что интересно. Командир лодки и команда утверждают, что выпустили две торпеды и слышали два взрыва. А заплата и все сведения говорят об одном попадании. И сейчас выясняется, что вторую торпеду принял на себя линкор их охраны, подставивший свой борт. Сейчас проверяем.
7 марта.
Вчера, выходя из Кремлевки, встретил Костикова. В генеральской форме, я его сразу даже не узнал. Я искал машину. Он предложил подвезти. Я сказал, что будет шофер ждать.
— А машин у Вас много?
— Нет.
— (смеется) Я бы Вам дал. Но могу только вместе с „Катюшей“. Других нет.
Я напомнил ему об обещании показать нам полигон в действии.
— Обязательно. Позвоните мне числа 15-го. Поедем. Там увидите новое хозяйство и старое. Полный фейерверк. Собирался я все заехать к вам с летчиком-испытателем стратоплана. Да он еще не приехал.
