жизни и борьбе. Не надо бояться критики. Кто не критикует — тот трус. У нас есть редакторы ответственные и безответственные. Должен быть во главе один человек, который имеет моральное право критиковать, который имеет право на это, который будет обучать молодых, который берет в свои руки полную ответственность. Там (в редколлегии) должны быть настоящие люди, а не олухи царя небесного. У нас журналы — это журналы народа, а не отдельной группы. Все, что мы делаем, должно быть подчинено интересам народа, а не Зощенко, Ахматовой и прочим. Если мы будем делать им уступку, у нас не будет журнала, это — не наша пресса. Журнал «Ленинград» своей задачи не выполнил. Видно, в Ленинграде мало материала. Поэтому, в целях рационализации там нужно иметь один журнал, а не два. А со временем в Ленинграде будет пять журналов, он этого заслуживает. Здесь было сказано, что приходят военные (в журналы, со своими литературными опусами — ЛБ) и требуют. Военные бывают всякие. У нас под ружьем были миллионы человек. За свои раны и заслуги они получили должное. А теперь подходим по качеству. Нам в литературе «солдаты» не нужны. Дает что-нибудь нужное — честь и слава, не умеет — не надо.

После перерыва с докладом о кинофильме «Большая жизнь» ч.2 (реж. Луков) выступил т. Жданов. Когда он говорил о подборе героев картины, Сталин бросил реплику:

— В фильме один старый рабочий, и того ухитрились споить!

Затем он выступил с речью и сказал:

— Отношение к теме и предмету, которые берут мастера, несерьезное, безответственное. Возьмем настоящих художников. Чаплин по три года молчит. Изучает до деталей. Так же работали и наши классики. А у нас? Легкость нетерпеливая в работе Пудовкина. Не потрудился изучить тему. Как он рассуждал? Черное море — живописное море, я — Пудовкин, сойдет! Не понял Синопский бой, не знал даже, что мы победили тогда! Что же получилось? Недобросовестное отношение к своим обязанностям на глазах всего мира (Речь идет о картине «Адмирал Нахимов» — ЛБ). Эйзенштейн тоже внес в историю что-то свое. Показал дегенератов, а не опричников. (Речь идет о 2-ой части «Ивана Грозного» — ЛБ). Россия была вправе карать врагов. Грозный — умный, государственный муж, государственный деятель. Что же на экране? Грозный — не то Гамлет, не то убийца. Нам необходимо научить наших людей добросовестно относиться к своим обязанностям.

«Большая жизнь» — обязывающее название. Больно смотреть! Показано ли восстановление Донбасса, где механизация Донбасса? Это — не сегодняшний Донбасс.

Вишневский рассказывает, что на заседании выступал инженер-угольщик и резко критиковал картину за безграмотность. Сталин встал и очень внимательно слушал.

Режиссеры просили разрешения исправить картины.

Сталин: Сколько израсходовали?

Калатозов: 4 500 тысяч.

Сталин: Плакали денежки!

Когда режиссеры настаивали, Сталин встал, подумал две-три минуты и сказал, как бы решая вслух:

— Вот просят поправить. Вот Пудовкину дали шесть месяцев — не успевает. Трудно вам будет — новых лиц… Это трудно будет сделать… Запишем тогда так: пусть художественный совет представить нам еще раз проект деловых исправлений. Вернемся еще раз.

Когда обсуждали состав редколлегии журнала т. Сталин сказал:

— Я думаю, надо оставить Саянова. Если хватит у него внутренней решимости, если хватит смелости. Пусть подумает. (Саянов сидел и плакал).

Ленинградцы, в числе других, предложили Капицу. Сталин сказал:

— Не слыхал такой фамилии. Не знаю. Вероятно, такого выбрали, чтобы и вам удобно было, и другие не боялись.

Потом Сталин говорил:

— Редакция — не почтовый ящик, что прислали, то и напечатали. Материал надо организовать. Учись — уважать будут.

Вишневский был введен в комиссию по выработке резолюции. Его вызвал Жданов, огласил документ и сказал:

— Вы чувствуете боль и обиду ЦК на наш Ленинград? Все ли в резолюции сказано до конца, какие есть вопросы, поправки?

И, обращаясь к ленинградцам, сказал:

— Сидите в обороне, — а переходить надо в наступление!

Потом он опять говорил Вишневскому:

— У нас вековой фонд литературы, демократических традиций. Белинский, Чернышевский… Вспомните, как в этом самом Ленинграде, в рубашке, запачканной его кровью, он, умирающий, сидел и гневно писал. Вот — пример для всех нас. Единственный критерий — литература для народа. Нужно создать теорию советской литературы. Мы с вами, Вишневский, пережили три революции в Ленинграде, выстрадали революцию, а теперь какие-то отщепенцы ревизуют, уводят в сторону. Это — реакционная муть! Тянуть назад?! Это быть не может!

4 сентября.

Надо записать еще несколько вещей, происшедших за последнее время.

16 августа я готовился к передовой ко Дню Авиации. Позвонил главному маршалу авиации Голованову.

— Мне передовую писать. По старой памяти — к вам.

— А, здравствуйте, пропавшая душа. Рад вас слышать. Что ж — охотно. Наша точка зрения изложена в статье Скрипко в «Красной Звезде». Читали? Дня два-три назад. Мы ее всем Советом обсуждали. Кроме того там будет моя статья о типе современного летчика — тоже изложение нашей коллективной точки зрения. Я пытался там суммировать опыт войны и требования к будущему. Что мы сейчас имеем в авиации на земном шаре? Реактивные самолеты, огромные скорости, полеты в герметичной кабине, на большие высоты, на большие дальности, использование всяких энергий. Надо сказать прозрачным языком (как вы умеете, не мне учить), что и у нас есть кое-что, что наши конструкторы тоже хлеб даром не едят, люди сидят и над чем-то работают. Идет очень серьезная и огромная работа. Надо об этом обязательно сказать, сказать умно, так проехаться, ни два — ни полтора, а то народ (союзники) распоясался, пусть почешут затылки. Да и наш народ очень интересуется. О летчике надо сказать. О его культуре. Готовность к технике завтрашнего дня. Да, с большим загадом.

— А где Молодчий?

— На месте. Все так же хорош. Но, знаете, есть у меня летчик, я просто влюблен в него. Это штурман Сенько, дважды Герой. Ну и парень! Летает с 1943 года, а у него 420 боевых вылетов. Вот это орех! И прирожденный летчик. Он далеко пойдет, я за ним внимательно слежу. Заходите обязательно. Адрес старый.

Позвонил с тем же вопросом Яковлеву.

— Слишком много пишется в последнее время в наших газетах о летчиках и забывают о технике. А ведь современная война — война моторов. Ну причем сегодня традиции Нестерова? Как бы ни были доблестны люди — на плохих самолетах войну не выиграешь. А мы выиграли. Наша техника была лучшей в мире. Поэтому сейчас все наши надежды на то, что наша наука, техника, конструкторы — которые не подвели страну в годы войны, — дадут и теперь сильнейшую в мире авиацию. А все данные для этого у нас есть. Есть внимание правительства. Есть русская авиационная наука, которая всегда, начиная со времен Жуковского, шла впереди мировой науки. Надо сказать, что тот разворот науки и научных исследований, о котором говорил т. Сталин в речи у избирателей, не прошел мимо авиации, и даже в первую очередь отозвался на работе деятелей авиации. Сейчас во всем мире идет гонка вооружений в реактивной авиации. Стараются повысить скорость. Не отстают и наши. Если молчим — не значит, что у нас нет. Страна ждет и вправе ожидать от конструкторов, что они окажутся в первых рядах, как было и во время войны. О человеке. Сейчас появилась сложнейшая техника. Поэтому и летчик должен быть другим. Сейчас мало крутить баранку, ручку туда, ручку сюда. Летчик должен быть знающим, грамотным. Иначе он станет жертвой природы. Скорости приближаются к скорости звука, это коренным образом меняет все наши представления об аэродинамике.

— Ты не знаешь, будут показывать реактивные самолеты? — спросил он.