ночь. В хате холодно, сижу в ватнике.

Из Киева уехали днем позавчера. Плыли по грязи. Перед отъездом зашел на квартиру к Шуре Шереметьевой — той самой, что была в концлагере. Ее не было дома, но мамаша узнала сразу. Всхлипнула, начала расспрашивать: не уйдем ли? Я сказал — нет. Да и в этот день в сводке, впервые за все время, вместо «отбивали атаки» было вставлено «успешно отбивали» (в дальнейшем это слово опять исчезло). Когда я уходил — старушка бросилась мне на шею, поцеловала и несколько раз проговорила «Спаси вас Господь». Даже растрогала.

К какой только гадости человек не привыкает. В Киеве Сиволобов завел нас в один дом, где он раз ночевал.

— Хотите немецкого коньячку? — спросил он.

Хозяйка поставила на стол поллитра. Михаил налил по стакану. Какая немыслимая гадость! Но крепкая. Мы выпили. Долго терзали вопросами оказалось, смесь спирта с валерьянкой. Вечером заехали к старику Горбачу, который угощал табачком. Он встретил не так радушно. Я дал 250 рублей, он приволок поллитра самогона. После «коньяка» он показался слабым, как вода.

Приехали сюда. Вечером сели играть в преферанс. В последние дни мы частенько играли, главным образом для того, чтобы в светлые ночи не сидеть одному в хате, прислушиваясь к бомбежке. Неприятное ожидание! А за картами («на миру и смерть красна» — как это верно) не обращаем внимания. За эти дни я выиграл около 300 рублей, но позавчера продул 80 р.

Вообще, ожидание бомбежки — неприятно. И все мы понемногу становимся суеверными. Уходя, считаем законом пожелать остающимся «спокойной ночи». Прямо формула какая-то, без которой не так легко на душе.

Вокруг все дороги — месиво. До штаба — 3 км, но добраться туда немыслимо: сплошные озера грязи, глубиной по колено. Сапоги наши не просыхают, все машины не могут туда двинуться.

Произошла газетная катавасия. 11 ноября в «Красной Звезде» была опубликована статья майора Пети Олендера о том, как был взят Киев. Редакция дала это за подписью «полковник П. Донской» (она и раньше так подписывала Петра). Ватутин прочел эту статью, признал, что она выдает военные тайны и приказал найти автора. Искали, искали, и, наконец, опознали.

Вернувшись из Киева, мы узнали, что Олендера ищет адъютант Ватутина подполковник Семиков. Петр позвонил ему, тот сказал: «Пишете глупости, придется отвечать. Ждите — вызовем».

А тем временем стряслась другая история. «Красная Звезда» состряпала в Москве корреспонденцию о том, как был «взят» Овруч и напечатала ее 20 ноября. В тот же день статью взяли у нее и напечатали (так же 20) Правда, «Комсомолка» и передал ТАСС. Подпись — П.Донской, но на это раз подполковник. Олендера же 21 ноября вызвали к прямому проводу из Москвы и ругали — почему он не дал о боях за Овруч, в силу чего материал пришлось делать в Москве.

В статье об Овруче было без конца выдумки, чепуха. Упоминалось о бешенном сопротивлении немцев, о несуществующих трех линиях обороны и т. п. Случайно эта статья попала на глаза находящемуся здесь маршалу Г. Жукову. Он прочел, возмутился и приказал: автора найти и арестовать.

Шатилов вызвал Олендера. Тот пошел с лентой и доказал, что он ни причем. Шатилов приказал ему никуда не отлучаться, обещал доложить маршалу и известить о результатах.

В журналистских кругах эта история наделала большого шума. Тем паче, что с месяц назад Полтиуправление решило представить газетчиков к награде. В частности, Шатилов телеграфировал Поспелову, что хотят представить к правительственной награде меня. Поспелов дал согласие, но попросил включить в список и Лидова. Ребята опасаются. что список сейчас пойдет под откос. А там много народа: Полтарацкий и Антонов («Известия»), Крылов и Марковский (ТАСС), Островский (радио), Шабанов (СИБ), Гуторович и Карельштейн («КП»), Олендер и Буковский («Кр. Звезда»).

По моему совету Сашка Гуторович написал вчера об этом происшествии песенку:

БИТВА ПОД ОВРУЧЕМ.

(поется на мотив «три танкиста»)

Лет семьсот назад на поле брани,

В страшной битве за Дону-рекой

Орды швейков при Маме-хане

Под орех разделал князь Донской.

Шли века, как грозная стихия,

И вот как-то осенью глухой,

Занял Овруч, Коростень и Киев

Самозванец, некто П. Донской.

Его маршал Жуков заприметил,

Покачал в раздумье головой:

— Не припомню я, чтобы в газете

Службу нес великий князь Донской.

Приказал тут маршал часовому:

Ранним утром, прямо на снежку,

Открутить полковнику Донскому

Репортера хрупкую башку.

Но молва скандал разносит быстро.

Чтобы честь газетную спасти,

Порешили с горя журналисты

К нач. ПУ фронта голову снести.

На комод башку установили.

Слышат — губы тихо говорят:

— Вы за что, за что меня казнили?

Я, Олендер, тут не виноват!

Каясь я, что с фланга и с плацдарма

Все заочно занял города.

Нагоняй имел от командарма,

От газеты — право — никогда!

Эти фразы сильно всех смутили:

Не один Донской умел так врать.

И башку обратно прикрутили,

Чтобы вновь публично оторвать.

Вообще, Гуторович за последнее время написал несколько хороших песенок. Очень хороша у него «Гибель неизвестного солдата», неплоха «За Днепром убит наш запевала» и «Пошли в контратаку ребята вчера». А вот его:

МАШЕНЬКА.

Разодетая в кофточку яркую,

Из далекой Сибири глухой,

В полк прибыла санитаркою

Синеглазая, с черной косой.

Ей во флигеле, в старенькой башенке,

Отвели теремок и кровать.

Звали девушку Настей, но Машенькой

Стали все невзначай называть.

На девчонку, совсем безоружную,

Обещая до смерти любить,

Наступали все виды оружия,

Но никто не сумел победить.

А однажды, осеннюю ночкою

Командир приласкал ее сам,

До зори называл своей дочкою…