бывший белогвардеец успел подавить или захватить пушки на южной стороне, остаются те, что направлены на восток. Петров предупреждал, что Т–26 хватит одного снаряда, и если сейчас не сделать что–нибудь с немцами, что засели на восточном краю леска, они уничтожат их танки.

— Зверев, слушай меня, — быстро сказал Волков, вытаскивая из кобуры ТТ. — Сейчас откроешь огонь по той стороне, на месте не стой, очередь — сменил позицию. Ясно?

— А вы?

мПопробую что–нибудь сделать с этими пушками.

Волков бросился в кусты, за спиной у него загрохотал пулемет, ответные пули срезали ветви над головой лейтенанта. Вспышки выстрелов выхватили из темноты фигуру в нескольких метрах, немец стрелял с колена. Комроты засек положение врага и при следующем залпе дважды выстрелил из пистолета. Послышался крик боли, и лейтенант быстро кинулся вперед, обходя гитлеровцев с правого фланга, пули рубили деревья, снова загрохотал пулемет Зверева. Это не могло продолжаться долго. Волков не знал, сколько врагов рота уничтожила в начале атаки, но теперь в дело вступили те, кто дежурил в траншеях, эти немцы не спали, готовые к бою, числом не менее двух десятков, они бешено контратаковали. Внезапно на востоке полыхнуло, и в лесу к югу от рощи загремели взрывы снарядов. Лейтенант почувствовал, что у него перехватило горло: наши! Наши слышат бой, они помогают огнем, обстреливая южный опорный пункт немцев; словно отвечая на этот залп, слева от Волкова ударило несколько гранатных разрывов, и неожиданно звучный голос комиссара перекрыл пальбу:

— Взвод! Гранатой бей!

В такой тесноте среди деревьев дальность гранатного броска была едва несколько метров, но Гольдберг и не планировал уничтожить ими врага. Грянуло еще несколько взрывов, и комиссар заорал:

— В атаку!

Пятнадцать глоток заревели «Ура!», и второй взвод кинулся вперед.

— Зверев, за мной, — крикнул Волков и, не оглядываясь, бросился туда, где на позиции немецкого противотанкового орудия взвод Гольдберга сцепился с немцами врукопашную.

Луну затянуло тучами, и люди дрались в полной темноте, освещаемой вспышками выстрелов, слышались лишь ругательства, хрипы, удары и жуткий звук вспарываемой штыками плоти. Кто–то из немцев все–таки пустил осветительную ракету, и Волков попятился: прямо перед ним гигант в разорванной гимнастерке с остервенением обрабатывал кого–то прикладом.

— Шумов! — крикнул лейтенант. — Шумов, хватит, он уже убит!

В этот момент ротного резко толкнули в плечо; Уже падая, Волков услышал автоматную очередь, апотом на него рухнуло чье–то тяжелое тело. Лейтенант бешено завозился, пытаясь столкнуть с себя человека, который почему–то лежал неподвижно. Наконец комроты откатил тело в сторону и вскочил на ноги. Здесь схватка закончилась, последнего немца с автоматом в руках пригвоздили штыками к стенке траншеи. Вокруг капонира с тридцатисемимиллиметровой пушкой лежали вперемешку убитые и раненые, немцы и наши, уцелевшие красноармейцы стояли вокруг орудия, словно не зная, что делать дальше.

— Где комиссар? — хрипло спросил Волков.

— Здесь, — устало ответил Гольдберг, вылезая из окопа рядом с позицией.

Политрук где–то потерял фуражку, одно из стекол его очков было выбито.

— Доложить о потерях, — приказал лейтенант, опускаясь на колено рядом с человеком, что сбил его с ног.

Поперек спины в драной шинели шли дырки с обгорелыми краями, четыре дырки, и сукно вокруг них уже набухало кровью. Волков осторожно перевернул убитого — в небо смотрели мертвые глаза ефрейтора Копылова.

— В вас немец из автомата целился, — прогудел Шумов, — так он вас сшиб, и все пули в него…

Волков рванул ворот гимнастерки, ему не хватало воздуха, это была ноша, которой он еще не знал: живой человек встал между ним и пулями, отдал за него жизнь, сам, своей волей. Лейтенант попытался закрыть водителю глаза, но рука тряслась, и тогда он просто вытащил из нагрудного кармана гимнастерки красноармейскую книжку и какие–то бумаги, завернутые в прорезиненную ткань.

— Доложить о потерях, — громко повторил ротный.

— Двое убиты, четверо ранены, — ответил Гольдберг.

Потери были на удивление малы.

— Захвачено два пулемета, автомат, несколько винтовок, — продолжал комиссар.

С южной стороны послышался топот, и Волков резко повернулся навстречу.

— Свои, не стреляйте!

К лейтенанту подбежал Берестов с семью бойцами.

— На нашей половине все чисто, — сказал старший сержант.

Он поднял с земли немецкую пилотку и обтер ею матовый от крови штык

— Где остальные? — резко спросил Волков.

— Выносят раненых, — ответил бывший белогвардеец. — У меня трое убитых и четверо раненых. Товарищ лейтенант, надо уходить, к ним сейчас подойдет подкрепление…

Словно подтверждая его слова, послышался свист, и в лесу захлопали мины.

— Надо уходить, — настойчиво повторил Берестов. — Танкисты уже обошли рощу. У лейтенанта Турсунходжиева танк заглох, Петров его на буксире тащит.

— Ясно. — Волков осмотрел оставшихся: — Товарищ Гольдберг, выводите людей, тут метров восемьсот осталось, давайте бегом. Берите раненых и трофеи, товарищ Берестов, вы помогаете комиссару. Зверев, Баширов, Шумов, мы прикрываем.

Он забрал у одного из бойцов трофейный пулемет с барабанным магазином вместо ленты. Лейтенант не знал, сколько патронов осталось в оружии, но, в любом случае, на долгий бой он не рассчитывал.

— Товарищ лейтенант, разрешите мне! — Берестов шагнул вперед.

— Нет, Андрей Васильевич, — мягко ответил Волков. — Вы ОБЯЗАНЫ выйти в любом случае. Все, довольно разговоров, идите! Доберетесь до наших — дайте ракету, красную, ракетница у вас есть.

Берестов дернулся, но затем отдал честь и, повернувшись к бойцам, приказал:

— Раненых на плечи, бегом — марш! Валентин Иосифович, держитесь за чей–нибудь рукав, не стесняйтесь.

Волков проследил, как красноармейцы скрылись в темноте, затем приказал Шумову:

— Иван, ящик со снарядами под казенник пушки. Зверев, Баширов, то же самое, быстро.

Пока бойцы таскали ящики к орудию, лейтенант быстро собрал несколько немецких гранат и стянул их телефонным проводом. За его спиной разорвалась серия мин, впереди, метрах в двухстах, кто–то выкрикнул команду по–немецки — гитлеровцы собирались контратаковать. Артиллерия прекратила обстрел, тарахтение танка Петрова слышалось где–то далеко, он, наверное, уже подходил к нашим позициям. Приказав Звереву и Шумову уносить пулеметы, Волков дал им отбежать на пятьдесят метров, затем, дернув за шнуры трех гранат, швырнул связку на ящики и упал ничком. Грохнуло не так чтобы уж совсем оглушительно, но сразу после взрыва снаряды из горящих ящиков начали с шипением разлетаться в разные стороны, и Волков догонял арьергард едва не на четвереньках. Отойдя от рощи на триста метров, они заняли позиции в двух соседних воронках, Шумов передал пулемет лейтенанту, а сам принялся оттирать кровь с затыльника приклада. Перехватив взгляд ротного, он криво усмехнулся и молча показал два пальца. Еще месяц назад Волков, пожалуй, вздрогнул бы от такой ухмылки, но сейчас лишь кивнул и показал в ответ три, поскольку не знал, сколько именно гитлеровцев он взорвал в блиндаже. Осветительные ракеты теперь висели над полем боя почти непрерывно, и немцы перенесли минометный огонь ближе к русским окопам. Стреляли, несомненно, по отходящей роте, следовательно, пора было привлечь внимание противника к себе. Лейтенант прижал приклад к плечу и дал короткую очередь по опушке роты, три трассера ушли к немецким окопам, от соседней воронки такой же короткой серией ударил пулемет Зверева. Из рощи в ответ застрочил немецкий пулемет — гитлеровцы, похоже, уже заняли отбитый было у них опорный пункт. Пули прошли над головами, и Волков крикнул Звереву, чтобы менял позицию. Отбежав на двадцать метров, комроты скатился в новую воронку, утвердил пулемет и немедленно открыл огонь в сторону немцев. Очередь, другая, и рядом с их укрытием в Рыхлую землю с чмоканьем ушли мины, лейтенант едва успел сдернуть вниз Шумова и пулемет. Грохнули разрывы, обоих засыпало землей.

— Хороший у них минометчик, сука, — выругался лейтенант.